– Я не могу пойти к проститутке, – уперся Тинкл. – Наверняка влюблюсь. Я чувствительный. Кроме того, у меня еще одна проблема, о которой я вам расскажу… Но с протечкой все хуже становится. Каждую ночь протекаю во сне, сколько б ни выпил и сколько б ни мастурбировал. Вчера приснились две спарившиеся собаки, и я сразу выстрелил. Нынче даже боюсь засыпать. Вдруг увижу омара с клешнями?
– Я еще виски выпью, – сказал я.
Способность к сопереживанию доконала меня: невыносимо слушать о несчастьях Тинкла. Былое хорошее настроение перерастало в черную тоску. Омар с клешнями! Психика Тинкла – настоящее минное поле. Он налил мне виски на два пальца.
– Вы были одной из собак или просто смотрели? – уточнил я.
– Просто смотрел. Потом пес сделал свое дело – я тоже.
– А какая другая проблема? – шепнул я, мысленно прикрывшись щитом от очередного удара. Не знаю, как Фрейд с Юнгом зарабатывали себе на жизнь.
– Гипергидроз, – объявил Тинкл.
– Что такое гипергидроз? – спросил я.
– Я слишком обильно потею.
– Это вам врач диагноз поставил?
– Да.
– Откуда у вас гипергидроз?
– Генетическое наследие. И стресс. Стресс усиливает генетические характеристики.
– Хорошо, вы сильно потеете. Почаще принимайте душ, пользуйтесь дезодорантами, вот и все. Может, таблетки какие-нибудь. При недержании мочи прописывают таблетки для осушения. Попробуйте.
– Ничего не помогает. Потею не только под мышками. У меня ладони невероятно мокрые. Омерзительно. Если дотронусь до женщины, она меня примет за мокрую губку.
– А с кем вы спали девять лет назад?
– С женщиной значительно старше меня. С лесбиянкой.
– Если она спала с вами, значит, была бисексуальной, а не лесбиянкой.
– Скорей лесбиянкой, чем бисексуальной. Никогда раньше не спала с мужчиной. Эксперимент длился полгода. Теперь вновь стала лесбиянкой.
– Ну, вернулась в форму, приятно проведя с вами полгода. Самое главное: как она относилась к вашим рукам?
– Не обращала внимания.
Тинкл рассказывал свою историю в полном отчаянии. Мне было интересно, исчерпывается ли этим его сексуальный опыт.
– Она была у вас единственной женщиной?
– Да. Единственной, причем лесбиянкой.
– Слушайте, очень многие жизнь бы отдали за право сделать подобное заявление… Смотрите с положительной стороны: она не обращала внимания на ваши руки. В гипергидрозе нет ничего страшного. Позвольте пожать вашу руку.
Он покачал головой.
– Прошу вас, пожалуйста. Хочу убедиться, что вы не преувеличиваете.
Он принялся вытирать руки о штаны.
– Не надо, – остановил я его. – Я должен получить полное впечатление.
Мы подали друг другу руки. Его ладонь действительно была очень скользкой, холодной, как мокрая губка. Я промолчал. Непонятно, как он это терпит. Я сам бы не вытерпел. Мысли совсем раскрошились. Я допил виски. Тинкл налил еще.
– Мне приходится пользоваться авторучками с нерастворимыми в воде чернилами, – сообщил он. – Уклоняться от рукопожатий или хотя бы быстро вытирать ладони о брюки… У меня однажды зимой было свидание, я сидел в ее машине, она все расспрашивала, почему стекло с моей стороны запотевает. Я объяснил, что печка, наверно, сломалась. Вот с чем мне приходится жить.
– Стекло запотевало от пота?
– Конечно.
– Да вы просто супергерой, – сказал я, стараясь вселить в него энтузиазм по поводу физических недостатков. – От вас стекла запотевают, авторучки текут. В вас проявляются силы природы. Вот с такой положительной стороны вы и должны смотреть.
– Я смотрю с положительной стороны. Это и проклятье, и дар… Бог знал, что я буду всегда одинок, поэтому снабдил меня собственной смазкой. – Тинкл жалобно улыбнулся. – И еще кое-что.
Я глубоко ушел в стул и покорно кивнул, словно раб, стоически принимающий очередной удар хлыста от господина-римлянина.
– Недавно заметил пятно на головке. – Он решил взвалить на меня все, не хотел отступаться. Жестокий Тинкл! Я не гожусь для подобного обращения. – Думаю, у меня рак пениса. Когда чем-нибудь злоупотребляешь, клетки начинают делиться. Видимо, так и вышло.
– Надо обратиться к врачу, – вымолвил я едва слышно. Тинкл меня одолел. Я физически обессилел. Никакой я не Хемингуэй. Последнее признание довело меня до предела.
– А вдруг врачи отрежут пенис? – страдальчески спросил Тинкл, совсем сводя меня с ума. – Жизнь кончится, даже и не начавшись.
– Не говорите так, это безумие, – прохрипел я.
– Не бойтесь, у меня есть план, – объявил Тинкл. – Я превращусь в летучую мышь. Выкрашу лицо жженой пробкой, как Эл Джолсон. Буду влетать в женские номера здесь, в усадьбе, никто ничего не заметит.
– Пожалуйста, скажите, что шутите, – взмолился я. Тинкл либо безумен, либо безумно пьян, либо то и другое.
– Нет. Превращусь в летучую мышь. Замечательный будет спектакль. Тут все жутко боятся летучих мышей.
– Но ведь вы же не собираетесь никого пугать?
– Нет, просто буду держаться в тени невидимкой. Меня и сейчас никто не видит. Будет точно то же самое.
– Слушайте, это безумие. Забудьте о летучих мышах и о раке пениса. Я уверен, что вы абсолютно здоровы. На своем пенисе я сам постоянно вижу чего-нибудь, чего там вовсе нет. Каждый что-нибудь видит. Таково условие обладания пенисом… Уверяю вас, нет никакого рака, и не надо вам изображать летучую мышь. Думайте о работе, о литературном творчестве… – Я махнул рукой на пишущую машинку. – Живите ради этого. Меня в последнее время преследуют несчастья – посмотрите на мое лицо, – но пока я работаю над романом, все будет хорошо. Поэтому позабудьте о сексе и о сумасшедших спектаклях. Над чем сейчас работаете?
– Над такой же книгой, как у Мангрова, только там все немного иначе.
– Что за книга? Расскажите, – попросил я. У него должна быть цель в жизни.
– Книга в виде предсмертной записки самоубийцы.
Почти в тот же момент моим страданиям пришел конец.
Я отключился.
Глава 20
– Ох, Дживс, – сказал я. Я лежал в постели. Было утро. Голова – сплошной нарыв; рот – старый кожаный бумажник без денег.
– Да, сэр?
– Ох, Дживс…
– Да, сэр?
– Прекратите. Пожалуйста. Мне плохо. Я не гожусь для дуэта.
– Да, сэр.
– Прошу вас, Дживс. Больше не повторяйте «да, сэр».
– Очень хорошо, сэр.
Я закрыл глаза. Думал, что меня, возможно, стошнит. Скрепился при помощи йоговского дыхания.
– Воды, Дживс.
Он испарился. Зашел в ванную, вышел со стаканом воды. Я приподнялся на локте, проглотил питательный коктейль из двух частей водорода и одной кислорода. Солнце освещало края тонких белых занавесок, заливая комнату золотистым ранним утренним светом. Я взглянул на дорожный будильник: всего половина восьмого. И снова лег на спину.
– Дживс, вновь беда грянула.
– Могу представить, сэр.
– Я опять развязал.
– Знаю, сэр.
– Вы меня презираете, Дживс?
– Конечно нет, сэр.
– А надо бы. Снова напился. Сорока восьми часов не прошло.
– Безусловно, вы поступаете как алкоголик, сэр.
– Значит, вы должны меня ненавидеть.
– Нет, сэр. Я отслоился.
– Как глазная сетчатка? Не желаете меня видеть?
– Не совсем так, сэр. Однажды я слышал, как ваша тетушка Флоренс рассказывала вашему дядюшке Ирвину о философии, положенной в основу собраний «Анонимных алкоголиков», которые она посещала. И сообщила ему, что с любовью от вас отслоилась.
– Как по-вашему, что это значит, Дживс?
– Что она вас любит, сэр, но помочь почти ничем не может. Признает, что не в силах помочь, хотя ваши самоубийственные поступки не мешают ей вас любить – на безопасном расстоянии.
– Значит, она меня не презирает за алкоголизм?
– Совершенно верно, сэр.
– И вы не презираете?
– Да, сэр.
– «Да» – презираете или «да» – не презираете?