Другое дело, что американские газеты, как и все американцы – это граждане своей страны. В самом полном смысле этого слова. Как сказал когда-то Юра Мошков после стажировки в США, каждый американец работает на свое правительство. И если в интересах США подтащить российского президента с нейтральной полосы между Шираком и Бушем поближе к последнему, то американские СМИ сделают все, что позволят их правила.
За что же критикуют их газеты нашего любимого президента? За тихое, но целенаправленное удушение демократии. Даже той убогенькой, что у нас есть. Война в Чечне продолжается. А это война не с диктатором Хусейном, а со своим народом. Как ни крути, но чеченцы, по закону, такие же россияне, как и все мы. И конца краю этой войне не видно.
Всем газетам, радио и телевидению окончательно заткнули рот в предвыборной кампании. Мы не имеем права критиковать кандидатов. Даже если последний подонок, педофил и убийца, будет зарегистрирован в качестве кандидата, мы не имеем права открыто говорить об этом.
А чего стоит выступление на днях телезвезды сезона министра МВД Грызлова! Он просит увеличить срок задержания подозреваемых с трех суток до тридцати. Любого из нас можно будет закрыть в камере на месяц. Просто по подозрению. Лицо не понравилось... Не туда посмотрел, не так ответил... Не к той партии примкнул...
И мы ждем, что после всего этого нас и нашего президента будут хвалить в Америке? Да мы святые.
Березовский купил «Вашингтон пост» и «Уорлд стрит джорнэл»... Большего абсурда не выдумать. А вот то, что Борис Абрамович приплатил московскому телеканалу за такое заявление, предположить можно. Реклама по высшему классу.
В общем, ребята, выборы начинаются. Готовьте уши для лапши.
Сентябрь, 2003
Я ПРОШУ...
Я прошу: хоть ненадолго...
Черт-те что! Было такое задорное настроение, хотел всех развеселить сексуально-политическим заявлением. Заявление должно было выглядеть так: я счастлив тем, что я не женщина! Но надо же было вчера послушать, на ночь глядя, старую-старую песню...
Грусть моя, ты покинь меня.
Облаком, сизым облаком...
Помните? Вчера по радио эту песню пел Агутин. Точнее, не пел, а больше покрикивал. Но песни не испортил. А почему сейчас не объявляют авторов того, что поют? Нет, как говорит сегодня молодежь, как бы авторов того, что типа поют. Наверное, потому, что большинство авторов провалится от стыда сквозь землю? Или не провалится? Как бы певец не проваливается, так что и с типа автором ничего не случится. Переживет. А мне было бы интересно услышать имена этих художников слова и звука.
Но ведь такой вот песней можно только гордиться. Правда? И Роберту Рождественскому, и Микаэлу Таривердиеву можно было гордиться. Если песня пережила не только сезон, но и авторов, это настоящая песня. Правда?
Ты полети к родному дому,
отсюда к родному дому...
Странно, но «родной дом» у меня почти ни с чем не ассоциируется. Мы часто переезжали. По году-два жили в украинских селах, потом в городе. А может, «родной дом» – это детство, с папой и мамой, с их заботой и собственной безмятежностью...
Где-то далеко, в памяти моей,
Сейчас, как в детстве, тепло,
Хоть память укрыта
Такими большими снегами...
Вы скажете, что я становлюсь сентиментальным. Еще бы! В сорок восемь самая пора. Только в восемнадцать я тоже был достаточно сентиментальным. Хотя каждый понимает слова по-своему. Возможность с помощью песни заглянуть в себя, в память, как в старый запыленный альбом с заветными пожелтевшими фотографиями, я сантиментами не считаю. Иногда это нужно делать. Иногда даже полезно.
Берег мой, покажись вдали
Краешком, тонкой линией...
О чем они писали эти слова? Раньше я думал – о Родине. Песня, кажется, так и называется – «Песня о Родине». (Раньше слово «Родина» писали только с большой буквы, а слово «Бог» – с маленькой.) А вот теперь мне кажется, песня о чем-то другом. О чем вслух особо и говорить не принято. Помните покой, которого так жаждал булгаковский Мастер? Может, это желанный берег?