А реклама появилась где-то к осени. И первым серьезным рекламодателем был Ваня Фролов. Когда он купил у нас целую страницу, мы опять были счастливы...
Так вот, в то утро, когда мы несли первый номер «ДД», на календаре было 26 мая 1991 года. Ровно тринадцать лет назад. С чем я от души поздравляю наших читателей, нашу команду и всю мировую общественность.
И ведь как все относительно. Бегущее время для человека – свинство. А для газеты... Не так уж и плохо. По крайней мере, есть повод поднять вечером тост. За нас и за вас.
Май, 2004
УРА! ЛЕТО! – ЗАКРИЧАЛ Я...
Ура! Лето! – закричал я, когда увидел на календаре 1 июня. И стал за грибами собираться. Не успел шнурки завязать – уже июль. Не верите? Посмотрите за окно! Хвосты пылят, рябины цветут, вчерашние школьники теряют аттестаты зрелости – это все приметы июльские.
Звонок в пять утра:
– У вас сын родился!
Вот черт! Вот это да! Сын! А я не готов как-то... Что там надо? Коляску, пеленку, ботинки... И отметить, отметить надо! Друзей позвать, врагов – пусть все знают и завидуют. Так, где их телефоны...
– Папа, я диплом защитил!
– Кто?
– Я!
– Не понял, это кто говорит?
– Ты с ума сошел? Это я – сынок твой!..
– Подожди, а ползунок, пеленочку, а обдумать все, как следует?..
Время... Фантасты говорят: путешествия во времени. Романтики говорят: четвертое измерение. Философы: субстанция, континуум... Чушь все это. Мне так кажется. Нет ни субстанции, ни измерения. Есть всего-навсего признак сущего. Признак той же одиозной материи. Есть материя – есть время. Нет материи – извините. Как цвет, как запах. Можно путешествовать в цвете? В способности предметов отражать солнечный свет?
Хорошо. Будем проще. Мне кажется, что у каждого человека за плечами рюкзак. В него он складывает свою жизнь.
Вот мама дразнится: был у меня сыночек, звали его Игоречек, отдала я его чужой тетке, та его не кормила, не поила, только била... На «не кормила» я начинаю отчаянно реветь...
А вот «нулевой класс» образца 1961 года: сестра учит меня читать и лупит букварем по голове. А вот в девятом классе я перекатом беру планку на отметке метр сорок пять, и это лучший результат в классе...
Вечер, дождь, я стою во дворе и смотрю на ее окна – вдруг она выглянет, – и сердце останавливается...
И не успел обернуться, как уже в мощную оптику разглядываю американский крейсер и лица американских моряков. Обычные лица. И мы должны убивать друг друга?..
А вот и любовь! Друзья: Гарик, что ты делаешь? Гарик: дураки, что вы понимаете! Это любовь!!!
И дети пошли! Сын бегает по Дворцу культуры и кричит: Ихалёк, Ихалёк! Чего это он? – спрашивают дворцовские. Да меня зовет. А вот уже дочь заявляет: сяду на одиван и буду одеваться, а это значит, шесть лет прошло! А вот у нее уже проблемы с обувью, потому что по ее ноге обуви в городе не найти. Кроме мужской...
– А я диплом защитил...
Сколько напихано в моем рюкзаке! Можно перебирать до бесконечности. А сколько не сохранилось – смято, раздавлено... И так у каждого. И рюкзак все больше и больше и все сильней давит на плечи. Вот почему старики гнутся к земле.
Только что рюкзачок был маленьким, плюшевым, в виде мышки или медвежонка, и вот он уже громадный, затерханный, в прорехах, вот-вот лопнет или лямки оторвутся... И зазвучит марш. И не Мендельсона.
Впрочем, на эту дискотеку мы всегда успеем. А пока надо все же надеть пальто и сходить за грибами – июль на дворе. Хотя грибов я уже давно не ем...
Июль, 2004
ДОЖДАЛИСЬ ТЕПЛА?..
Дождались тепла? Ну почему не бывает золотой середины? Почему если прохлада, то со снегопадом, а если тепло, то дышать нечем?
Когда-то на Черном море под Алуштой я поздно вечером ловил рыбу. На вульгарные донки. Днем нырял с маской и ластами, обдирал с камней рапанов, чтобы вечером использовать их плотную мякоть как наживку. Забросил донки, а сам сижу с местными девчонками, вино такое же местное попиваю. В какой-то момент вспомнил, что я все же на рыбалке.
Тащу леску – туго идет. Зацеп, что ли... И чем ближе – тем туже. А уже темно, только луна да звезды делают ночь не черной, а бледносеребристой. Вижу: на гальку прибрежную вслед за моей леской полено какое-то лезет. Я включил фонарь...
Его лицо у меня до сих пор перед глазами. Да, ботаники кинутся меня поправлять, дескать, у рыб лица не бывает. Очень даже бывает! Смотря, у какой рыбы и, смотря, при каких обстоятельствах.
Что я вытащил, даже не разобрал. То ли рыбу-черта, то ли древнего бычка кило на полтора. Черного цвета, в каких-то лохмотьях, голова в треть туловища и вся покрыта шишками и крупными колючками, колючие жабры растопырены, как крылья петуха-параноика... Но и не это главное. Главное – как он меня смотрел. Глаза кровью налиты, а в них такая злоба, такая ненависть, что фонарь ярче загорелся. Эх, если бы у него руки были или я бы ему в воде попался! Не сносить мне пары органов, ни за что не сносить. Мне неловко стало. Я извинился и отпустил рыба. Да, я сказал именно так: «рыб». Это был мужчина. Коллега мой по полу. И брат по разуму.