А бывает, задумаешь что-нибудь великое. В космос, например, слетать. Или скульптуру изваять, Венеру там хибинскую, и забить всей
Пергамской скульптурной школе баки. И только соберешься, скафандр проверишь, ракету заправишь, резцы грамотно заточишь... А жена кричит: пылесос почини, сколько можно без пылесоса жить! Или же надо идти с друзьями пиво пить. Мелочи и бытовуха съедают год за годом, и планы жить красиво и грандиозно чахнут и плесневеют, как кусочек вареной колбасы, затерявшийся в дальнем углу холодильника.
Вот неделю назад я собрался думать о душе. О своей, естественно. Прочитал роман одного легкомысленного француза Дидье ванн Ковелера о запредельной жизни, кстати, так и называется – «Запредельная жизнь», и решил, что пора уже. Роман, между прочим, очень недурной. Герой умирает, но какое-то время еще присутствует с теми, кто думает и говорит о нем. И многое из того, что думают и говорят о нем, не совпадает с его собственными представлениями. И узнает он немало нового и не согласен со многим, но, увы, дело закрыто, и ничего даже самым легким штришком не подправить.
Да, так получилось, что одну за другой я прочитал две книги, которые начинаются почти одной фразой. У Ковелера: «Я умер в семь утра». Отечественная Марина Юденич свою книжку «Я отворил перед тобою дверь» начинает почти так же, только от имени женщины, и вместо семи утра фигурирует рассвет. Не буду гадать, кто у кого сдул первую фразу и вообще замысел. Только француза я прочитал увлеченно, а манерности нашей девушки осиливал через пень-колоду, лишь бы поскорей добраться до конца. Француз заставил меня как-то иначе посмотреть на смерть, более легко и, надеюсь, более мудро. Девушка лишь вызвала облегчение, когда, окончательно запутавшись в нескольких героях, убила их всех руками палестинских террористов.
Однако оставим девушку, мы же знаем, что девушки и без литературных опытов украшают этот лучший, благодаря им же, из миров. То есть одним лишь своим присутствием.
Так вот что увидел французский герой, точней, душа его. Главное он увидел. Повседневная суета, нелюбимое дело, пылесосы, огороды, скобяные товары, которыми он торговал, друзья и многое-премногое, что каждый день наполняет жизнь каждого из нас и жрет наши силы, – никчемно и ненужно. А главное, как он понял, когда уже поздно было, – сын и его картины. И две женщины – жена и не жена. И все оказалось неожиданно не таким, как он считал при жизни.
Загадочна это фраза: «Подумать о душе». Толковать ее можно по-разному. Мне кажется, это означает посмотреть на себя и на дела свои со стороны. С той стороны. И не ждать своего туда перехода, а еще здесь напрячь фантазию и воображение и глянуть, чего ж ты тут навытворял. И кому оно было нужно...
Но, боюсь, нам не дано. Посмотреть и оценить. Если было бы дано, кисли бы мы в депрессиях зеленых. А может, мы все правильно делаем?
Мой любимый Чехов когда-то поражался тем, как все прекрасно в этом мире. Все, за исключением того, что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о высших целях бытия...
Вот еще докопаться бы до этих целей. Или вообще не думать о них...
Сентябрь, 2001
И ЧЕГО СЕБЕ ЛЮДИ...
И чего себе люди не придумывают! За всех расписываться не стану, а про себя скажу: фантазер – пробы негде ставить! Вот в последние дни придумал сам себе, что читаю самую страшную книгу из всех, что когда-либо читал. Я ее боюсь! Честное слово. Начинал в течение года несколько раз. Прочитаю десяток страниц и откладываю. До более кислых, что ли, времен. Потом, думаю, вот – настроение подходящее. Начну заново, опять – мороз по коже, жуть ужасная. И опять отложу. Это стало напоминать мне игру котенка (я очень похож на котенка, кто меня знает), когда он сам себе что-то страшное напридумывает и скачет от этого чего-то боком-боком, шерсть дыбом и еще фырчит. Однако с седьмого раза втянулся...
Теперь я себе жабу напоминаю перед удавом – как она визжит, упирается, в глазах ужас и отчаяние, а лезет к нему в пасть. Не видали? Жуткое зрелище. Вот и я так же, только с книгой – не оторваться, и нет-нет да дрожью крупной передергивает. Ага, заинтриговал? Да, я знатный интриган!
«Осень патриарха», Габриэль Гарсия Маркес... «Сто лет одиночества» буквально проглотил едва ли не в подростковом возрасте. Что я нашел в то время у Маркеса? Ума не приложу. Позже перечитывал – и тоже без отрыва. И «Полковнику никто не пишет» – сильнейшая вещь. Но «Осень» это уже что-то надлитературное, что-то сверхчеловеческое. Мне кажется, что даже самый гениальный человек написать это не мог. А кто? А вот не знаю! Сами фантазируйте.