Мне дозволялось оставаться витринной женой вне и хозяйкой внутри дома – в меру энтузиазма. Предписывалось заботиться о детях, об их правильном воспитании, развитии и благополучии – сверх всякой меры. За что полагались конкретные отчисления, о которых ни одна гувернантка с тремя факультетами Сорбонны мечтать не смела.
В случае смерти мужа, я получаю наследство, оговоренное ранее в завещании.
Но, что самое интересное, я получаю право на личного друга. При условии, что наши встречи не станут достоянием широкой общественности.
Позаботился Владимир Павлович и о своих скромных радостях. В вопросах личной жизни он оставлял за собой те же права, которые предоставил супруге.
Само собой разумеется, со стороны наша «семейная жизнь» должна выглядеть благопристойно. Спать мы отныне будем в разных спальнях, появление внебрачных отпрысков не одобряется.
Еще несколько абзацев обязывали обе стороны придерживаться единой системы воспитания детей и однотипного жизненного уклада, ссор из избы не выносить, вырабатывать общее мнение по спорным вопросам в результате мирных переговоров, и прочее в том же духе.
Каждый пункт мне давался с трудом. Краснея перед вдовцом покойной сестры, вынужденным по долгу службы принимать участие в наших семейных дрязгах, я по нескольку раз перечитывала строчки, пытаясь понять: что хочет сказать Владимир на самом деле? Получалась несуразица.
– Игорь, Владимир Павлович читал это?
– Он сам пункты продиктовал, я всего лишь смягчил обороты речи. Под каждой страницей стоит его подпись.
Да, конечно. Как же сразу я не разглядела? Может, что-то еще не вижу? Может, смысла не догоняю? Как можно отказаться от наших дней и ночей? Как можно предать нашу любовь ради какой-то придуманной «личной жизни»? А может быть… не придуманной? От страшной догадки в груди закололо.
– Игорь, ради кого он это делает?
– Ради детей, это очевидно.
– Нет, не очевидно. У него есть другая женщина?
Игорь даже остановился посреди комнаты (он Машеньку по коврику водил, учил ступать ножками). Поднял дочурку на руки, сел рядом:
– Клава, я ничего об этом не знаю, Владимир со мной не откровенен. Однако, создается впечатление… что у тебя есть кто-то?
– И каким образом оно у тебя создается? Ты меня с кем-то видишь? Разговоры мои подслушиваешь?
– Нет, конечно. Со слов Владимира Павловича так получается. Вроде, он не считает нужным ущемлять твою личную свободу, но намерен во что бы то ни стало сохранить детям мать. Потому и решился на это шаг. Подпиши, Клава. Многие твои подружки сочли бы за счастье положить в банковскую ячейку такую бумагу.
– Мерзость какая! Ничего я подписывать не буду, так и передай своему боссу!
Собрала листы в кучу, скомкала, бросила в урну. Подумала, вынула, расправила, написала поперек каждого: «Мерзость» и ушла к себе пить пустырник.
Глава 2, где Клавдия узнает о себе что-то странное, а о Владимире – страшное
Не хотелось звонить Рике Волчик, но что поделать?, пришлось. Эта субтильная дамочка знает все обо всех досконально. Уникальная сплетница: редко врет, ситуацию просматривает насквозь, во всех тайных связях и разворотах. Может, и на мою проблему глаза мне откроет? Я сама ни на что не способна, проблемы в своей семье разглядела всего час назад.
До коттеджа Рики пройтись по улице метров триста. Но заглянуть на полчасика не получится – подруга обидится. А беседовать с ней часами – обижусь сама. В особенно крупных порциях беспардонная Рика хватает за горло хлеще незрелой хурмы.
– Рика, привет!
– Привет, Клавочка! Забежишь ко мне сегодня?
– А я обещала?
– Дождешься от тебя! Сегодня у нас весь бомонд! Жорочке день рождения! Представь, три года назад он вылупился из яйца! Егор приволок с бойни целого теленка, будем кормить его мясом.
– Прямо с руки?
– Вместе с рукой! Тоже скажешь, подруга! Жорочке железную клетку соорудили, как раз поперек бассейна. Плавать рядом умора: метровые челюсти щелкают, а схватить не могут! Экстрим!
– Рика, это негигиенично.
– Он чистый! А воду меняют каждый день.
– Я имею ввиду, крокодилу опасно плавать вместе с людьми – подцепит инфекцию и подохнет.