— Теперь меня обвиняют в этой американской поездке, — прибавил он в конце своего рассказа. — А ведь я не просился. Меня послали. И проверяли мою благонадежность. А вот теперь… — И губы его скривились в горькой усмешке.
Они познакомились, сдружились, как во время долгого путешествия по железной дороге. Охотно говорили о прошлом, но о настоящем, о том, что было за стенами тюрьмы, едва-едва. Тот, кому вспомнились жена, дети, мать или работа, ложился где-нибудь и затыкал уши. Если было достаточно места, засыпал. Потому что и на полу уже спали в четыре смены.
Но все же тому, кто возвращался с допроса, до смерти уставший, измученный, всегда освобождали целую койку. Это они могли организовать, но это было все, что можно было сделать. Тишины они, конечно, создать не могли. Как бы худо ни было лежащему рядом человеку, шум никогда не стихал. Артист во весь голос декламировал стихи. Смеялись над анекдотами. Крестьяне говорили о пахоте и о том, какие облака к какой погоде. Адвокат рассказывал об интересных случаях из практики. Сделанные из хлеба костяшки домино со стуком опускались на доски кровати и часто рассыпались на крошки под рукой азартных игроков.
Сравнительно с другими, профессор легко переносил тюремную жизнь. Возможно, потому, что у него не было жены и детей. Из его шестисот грамм хлеба всегда перепадало и соседям. Такому старому человеку хватало баланды в обед, утреннего напитка, называвшегося чаем, и двух кусочков сахара, голода он не чувствовал.
Жизнь, как только не становится хуже, сразу становится лучше. Низенький лысый инженер много дней трудился и сделал — посредством ножки от кровати и каменного пола — из небольшого кусочка проволоки иглу. Этой иглой он пытался просверлить дырку в другом кусочке проволоки. Он попросил Андриана, который не очень много двигался, весь день посидеть перед ним. Так надзиратель через «глазок» не заметил его стараний.
В награду он первому показал Андриану готовую иглу: «Ну, что скажете?»
— Великолепно, — с одобрением сказал профессор. — Вы и раньше конструировали приборы?
— Как сказать. Я сконструировал первый танк в этой стране.
— Это, конечно, очень важно. Жаль, что там, как бы это сказать, в гражданской жизни, мы не были знакомы. Но, возможно, не исключено…
— Полно, профессор, — прервал его инженер. — Оглянитесь вокруг.
— Да, пожалуй…
— И попробуйте проверить мои данные.
— Какие данные?
— Плотность населения нашей камеры, размеры хлебных груд, которые при утренней раздаче хлеба мы видим перед другими камерами, далее рассказы тех, кто попал сюда из других камер или кого привезли из других тюрем, и, наконец, средний срок пребывания в камере позволяют произвести некоторые расчеты. Принимая во внимание все доступные данные, я пришел к следующему результату, что… — последовал длинный ряд цифр. — Этот контингент в среднем меняется за две-три недели. По моим расчетам, средний срок пребывания здесь восемнадцать дней. Приходим, уходим, понемногу, но изо дня в день. Другой вопрос: куда? Еще вопрос: почему староста сидит здесь уже полгода? По моему мнению, потому что он стукач.
— Не думаю. Приличный человек. И о чем ему доносить?
— Думаю, что ни о чем особенном. Но использование доносчиков — это укоренившаяся практика. Их используют и тогда, когда в этом нет необходимости. Впрочем, это неважно. Вернемся к цифрам.
— Если ваши данные верны…
— Верны. Придет время, когда мои данные будут подтверждены документами. Но возьмем контрольные расчеты. К примеру! Уборной в нашем коридоре пользуются беспрерывно, днем и ночью. На человека в день приходится полторы минуты.
— Это, — сказал профессор, немного смутившись, — то, что полторы минуты, я тоже совсем невольно высчитал.
— А я установил еще и то, что численность, так сказать, «плотность населения» нашего коридора соответствует среднему показателю всех коридоров и других тюрем.
— Представляется логичным.
— То, что человек здесь невольно узнает из того…
— Ваши расчеты, я полагаю, безупречны.
— Для меня большая честь, что такой авторитет по расчетам вероятностей согласен с моими результатами.