Отчего же такое особенное название? Пусть объяснением послужит этот краткий, скорее естественнонаучный, нежели литературный очерк, который, пожалуй, был бы уместен в дополнительном томе Брема.
Вновь прибывший этап впервые столкнулся с урками на «пересылке». Фраера даже не успели разместиться в фанерных бараках без окон, как вокруг них ястребами уже закружили урки. Быстро полегчал карман-другой. Свесившиеся с верхних нар руки подняли с голов несколько шляп, когда толпа только ввалилась в барак.
Один из фраеров, который прибыл из тюрьмы, отягощенный всяким багажом: два увесистых чемодана и вещмешок, — вошел в лагерь среди последних. Во дворе он встретился с выбегающими из барака и уже дочиста обобранными людьми. Он еще не понял, что произошло. Ослепнув от солнечного света, с порога заглянул в темный барак. Слышался шум потасовки, крики. Фраер со всеми своими пожитками повернул назад. Отыскал себе место на дворе, вблизи сколоченной из бревен сторожевой вышки, на свежей траве, еще не вытоптанной весенними этапами. День он провел, сидя на куче, сложенной из своего добра: двух чемоданов и вещмешка. Даже за едой на кухню не пошел.
Был ласковый, теплый, солнечный конец мая. Лишь на закате похолодало. Тогда Фраер достал из своего огромного мешка теплую шубу — он, очевидно, был намерен провести ночь на улице.
Урка из двери барака наблюдал, как Фраер натягивает на себя шубу, как мастерит из двух чемоданов ложе, как тщательно застегивает шубу на все пуговицы и как укладывается на два чемодана и делает под голову подушку из вещевого мешка, объемистого даже без шубы.
В бараке темнота, толкотня, суета. Как в трамвае, когда после короткого замыкания гаснет свет. На улице свежий воздух, и самое главное — поэтому Фраер и выбрал это место — на противоположной стороне двойного проволочного заграждения, но все же почти прямо у него над головой, на сколоченной из обтесанных бревен высокой смотровой вышке, одной из восьми вышек, окружающих лагерь, стоит охранник. Он неотрывно смотрит за тем, что творится внутри ограждения, а главное — следит, чтобы между двумя рядами проволоки, на «ничейной земле», ничего не случилось. Близость охранника успокоила Фраера.
В конце мая дни длинные. Было еще светло, когда Фраер уснул. Уставший от изнурительного, длившегося, быть может, не один месяц этапа, от вагонной жары, зловония, духоты, человек — не удивительно, что на свежем, пряном от запаха травы воздухе он сразу погрузился в глубокий омут сна.
Облака еще краснели от отраженного света заходящего солнца, но прожектора на сторожевой вышке уже начали шарить по лагерю и проволочному заграждению. Еще не дали отбой, когда низкорослый, тощий Урка с зеленоватым цветом лица — неспешно, как бы прогуливаясь, — подошел к спящему Фраеру. Осмотрелся, потом прилег на край узкого ложа из чемоданов.
Возле крупного Фраера места было мало. Одной ногой Урка упирался в землю. Но Фраера не теснил. Он лежал, тонкий, как лезвие бритвы, подле пышного вроде булки Фраера, который в своей шубе казался еще дороднее. Около получаса он лежал неподвижно, прижавшись к спящему. Нож и каравай, хищник и жертва грели друг друга своими телами.
Когда они так, в буквальном смысле слова, пригрелись, Урка пошевелился. Легкой, нервной рукой он ощупывал Фраера, пока не нащупал под спящим человеком в правом кармане брюк портмоне.
Фраер наверняка знал, что всегда спит на правом боку, поэтому положил свои ценности в правый карман брюк. Для Урки это была до смешного частая, известная и крайне беспомощная попытка защиты. Еще более неловкая, чем у жука, при виде врага притворяющегося мертвым.
Из лацкана пиджака он достал булавку. Урка всегда носит при себе булавку, подобно стекольщику, который всегда держит под рукой алмаз для резки стекла. Этого инструмента его иногда мог лишить только самый тщательный обыск — да и то разве что на полчаса. Первый попавшийся гвоздик, кусок проволоки, подобранный с земли и наскоро заточенный об обломок кирпича или цементный пол камеры, быстро восполняли потерянную булавку. А пока не подвернулась проволока или железка, он обходился заостренной деревяшкой или щепкой, отломленной от доски нар. Но сейчас, и почти всегда, у него была настоящая булавка, которая устраняет подобные, непреодолимые разве что для мозга насекомого, помехи. Осторожно, легко, как кусает блоха, он уколол спящего Фраера в спину.