И поэтому, если что-то плохо, то это не ошибка коммунизма, а не коммунизм; и я размежевываюсь таким образом, что борюсь с этим, как с врагом.
19 апреля 1962 г.
Полковник генштаба Дюла Кадар (Дюла Кадар (1898–1982) — в 1943 г. принимал участие подготовке тайных переговоров с англичанами и американцами относительно возможного выхода Венгрии из войны. С 1945 по 1955 г. находился в советских лагерях.) 18 апреля 1962 г. по телевизору рассказывает, о чем венгерский атташе вел в Анкаре переговоры с англичанами.
Этот Кадар — старый канский знакомый. Хорошо было бы однажды вспомнить про его канские делишки.
24 июня 1962 г.
Вокруг «Маленького сердитого старого господина» — много откликов, много споров. Отклики в большинстве своем хорошие. Но если хвалят так, как, например, Майорош в Сиглигете: «Но к чему эта статья Матейки?» (Статья Риты (Матейка Яношне) «О том, что нужно и что не нужно», напечатанная в том же номере, после рассказа Лендела.) — на это я отвечаю: «Чтобы вы не слишком радовались». 20 июня Лайош Иллеш (который один начал борьбу за публикацию рассказа) сообщил, что звонили из ЦК: «Не продолжайте эту серию, русским не по нраву». Или «может быть не по нраву»?
Другое — то, что рассказал Дёрдь Немеш (главный редактор «ЭШ») после заседания секции прозы в Союзе писателей 22.VI. Уже после публикации «Желтых маков» ему позвонила какая-то женщина из Кошута и пришла к нему домой. Она нашла ужасным, что речь идет о желтых маках. Потому что об этом писал какой-то профессор, который проводил эксгумацию могил на Украине и которого позже повесили как фашиста. Немеш сказал также, что эту женщину, очевидно, подослали Береи и Дёрдь Нонн (Директор и замдиректора издательства партийной литературы «Кошут».). Подослали потому, что эта женщина знала Немеша, он редактировал какую-то книгу для «Кошута». Словом, господа Береи охотно сделали бы небольшой процесс Райка (Процесс 1949 г. над министром внутренних дел Венгрии Ласло Райком (1909–1949), на основании готовой концепции и сфабрикованных данных, положил начало т. н. концепционным процессам 1949–1956-х гг.) — со мной. Не очень опасно. Рита тоже так думает. Потому что аргументировать никто не решается. Не решаются, но хотели бы уничтожить.
Настолько, что один из слушателей партшколы «хитро» напал только на художественную сторону «Старого господина». Но и там большинство за «Старого господина». Рита советует дождаться открытой атаки и победить — если будет в печати, то в печати, а если по партийной линии, то по партийной линии.
<…> Я хочу рисковать только в своих произведениях — и оставаться в стороне от прочих споров и личных высказываний. Нельзя тратить силы зря, я стар.
* 199 199
Всё время забываю фамилию следователя и могу вспомнить только с большим усилием — Маркусов.
7 августа 1962 г.
Самое прекрасное, самое лучшее и ужасное мы не забудем.
Тогда что же нам записывать, набрасывать на бумагу? То, что иначе забудется, покроется палой листвой, как «опадают листья с дряхлого древа времён»? (Строка из героической поэмы Яноша Араня «Смерть Буды».)
Только это не так. Важное тоже забывается. И не было бы беды, если бы оно впитывалось в клетки мира и превращалось в белок мысли и опыта. Но это не так. Нужен катализатор, нужно говорить снова, потому что мы не можем положиться на спонтанный сгусток мировой памяти.
То, что важно, мы должны сохранить живым как экстракт или катализатор (назовем как угодно, а лучше — как должно) в написанном слове, в картине.
Именно катализатор, запись воспоминания показывает, что важно, важнее, самое важное, наиважнейшее — единственное, arcanum (Тайна, тайное (лат.).).
Теперь ходят слухи, например, в «Сепиродалми» (Издательство «Художественная литература».), что русские сделали «заявление» по поводу «Маленького сердитого старого господина». Факт, однако, что 11 августа в половине двенадцатого позвонили из «Правды» и попросили высказаться о новом полете в космос.
Хорошо было бы узнать, откуда берутся эти «дипломатические новости»?
26 августа 1962 г.
Сейчас нам по колено маленькие деревца, которые через 40 лет станут бумагой.
Но что напечатают на них черными литерами? Сообщение об объявлении войны? Или уже о самой войне? Но, возможно — если они доживут до того времени — эти ужасы уже пройдут — и литеры будут печатать на бумаге только хорошее, разумное, прекрасное.
Сорок лет… У меня нет времени столько ждать. Я боюсь не за себя. Но подождите с пожаром сорок лет. А потом уже не будет того, кто захочет пожара.