Ещё интересно, что запасы Норильска уже на исходе. Недавно открыли никелевые шахты в Талнахе. (Уже мы знали, что там и в других местах есть никель. Только тогда хватало и норильского, и там был антрацит.) Сейчас Ранде рассказывает, как о великом открытии — ему там так рассказали — о талнахском месторождении. Кстати, тальник — это кустарниковая ива. Тальный ивняк.
Директору Завенягин (А. П. Завенягин (1901–1956) — начальник Норильского лагеря в 1938–1940 гг.) поставили бюст. Он этого заслуживает. Это был порядочный человек, с ним каждый мог поговорить с глазу на глаз. (Я не говорил, ни к чему было.) Один охранник толкнул пожилого заключенного, кто-то из вольных доложил — охраннику дали три года. Таких людей, как Завенягин, было немного.
Но всё же я не знаю, кем он был. Только ли умным человеком, который знал, что такое обращение (питание было прекрасное) дает двойную производительность? Его следующий пост — замминистра внутренних дел. Он уехал из Норильска еще до войны. Вначале мы не ощутили перемены. Позже (я об этом знаю уже по рассказам) Норильск стал таким же поганым местом, как и другие. (Рене Мольнар там умер.)
22 августа 1967 г.
Статья в «Непсабадшаг»: культура и новый механизм.
Что будет здесь? Примитивный капитализм, облегченный и одновременно отягощенный защитными пошлинами и протекционизмом (+ протекция)?
С этим можно мириться, но восторгаться? No!
«Советский Союз» (Ежемесячный иллюстрированный журнал, издававшийся на иностранных языках, в том числе венгерском.) несколько месяцев тому назад прислал напечатанный вопросник. Потом редактор прислал из Москвы телеграмму, потом сюда позвонили из будапештской редакции (я был на мостках), а теперь прислали телеграмму. На нее я ответил:
На кардинальные проблемы в анкетах отвечать не умею. Лендел.
Sapienti sat.
27 сентября 1967 г.
Я люблю Советский Союз пятидесятилетней давности.
Нынешний — вижу его историческое значение, понимаю важность. Любить? Увольте!
26 октября 1967 г.
Неурядицы
Дела с чешскими писателями — их воздействие.
Сегодня позвонили из Агентства авт. прав (д-р Бойта), что, учитывая дела с чешскими писателями, издательство спрашивает, настаиваю ли я на публикации «Маленького сердитого старого господина».
Ответ: настаиваю.
Они уже при предварительных переговорах хотели издать книгу Лендела так, чтобы это была не моя книга. Я и тогда подписал договор только с условием, что в книге будет или «И вновь сначала» (которое опубликовано в Словакии), или «Маленький сердитый старый господин». Сегодня у меня нет ни малейшего намерения это менять.
28 октября 1967 г.
Неурядицы — контрнеурядицы?
На предыдущей странице я записал о новой неразберихе вокруг «Маленького сердитого…».
Вечером около семи звонит Добози (Имре Добози (1917–1982) — писатель, журналист, в 1959–1973 гг. генеральный секретарь Союза венгерских писателей.). Интересуется здоровьем. Из этого понимаю, ему что-то нужно. Отвечаю, что чувствую себя неважно. Но, тем не менее, меня удивило, что он сказал: «Мы и другие (ударение на другие) хотим, чтобы ты представлял венгерских писателей 7-го ноября в Москве». На что я, разумеется, ссылаясь на возраст и здоровье, отказываюсь. Но в ходе уговоров добавляю, что у меня нет охоты ехать в страну, где меня не публикуют. У него и на это есть ответ, что это совсем другое, и пр.
27-го утром — Дежё Тот (Дежё Тот (1925–1985) — литературовед, В 1960–1962 гг. секретарь парторганизации Союза писателей, в 60-х гг. сотрудник аппарата ЦК ВСРП, зам. заведующего Отдела культуры, науки и образования.) и еще один молодой человек (знаю только, что, когда я получал от Доби награду, он тоже присутствовал) теперь уже, передав привет от Ацела, от его имени, приглашают на празднование. Опять ссылаюсь на старость и болезнь. Потом на то, что не публикуют. Потом делаю несколько предложений: Ийеш (он в Лондоне), Петер Вереш (был в Москве месяц назад, говорят они), Немет (о ком знаем, как я, так и они, что он вряд ли поедет). И, наконец, выпаливаю: «А что, если Габор Гараи, он член ЦК и вполне кошерный». Хмыкают.
Делаю еще замечание о деле Синявского со товарищи. <_> Повторяется бламаж (Позор, срам (Blamage, нем.).) с Пастернаком, если бы не это, то нигде не разошлось бы больше 5000 экземпляров «Живаго». Бурбоны! Потом еще несколько слов о Солженицыне. Ушли.
После обеда — статья Пала Е. Фехера о Новосибирске. Оказывается, физик-атомщик Румер (Ю. Б. Румер (1901–1985) — советский физик. Знал 13 языков, в том числе венгерский, которому научился в авиационном конструкторском бюро НКВД (туполевской шараге) у своего друга, математика Кароя Силарда (Карла Сцилларда).) уже со второй фразы интересуется мной.