Мой роман? 22 декабря меня вызывал Ацел. Не я спросил, он сам начал разговор, что роман будет издан «Кошутом». Конечно, он говорит это уже несколько лет. Разница лишь в том, что раньше я торопил, а теперь уже не тороплю, он сам начал разговор об этом <.>
Что касается политики. Мой прогноз, который я высказал и Ацелу. Реакция не остановится у государственной границы. Нужно ожидать, что мы получим своего Гусака, только еще не знаем его имени.
СССР вел себя весьма порядочно. Не вступил в новую Чехословакию.
22 января 1970 г.
Текст письма
Дорогой товарищ Ацел!
Ровно месяц прошел с тех пор, как ты сообщил мне, что мой роман «Лицом к лицу» будет издан издательством Кошут и представитель издательства обратится ко мне, чтобы обговорить детали, а также с целью заключения договора.
За прошедший месяц со стороны издательства Кошут не было проявлено ни малейшего признака того, что оно намерено издать книгу.
Настоящее письмо написано не с целью торопить события или жаловаться. Я только информирую тебя и принимаю ситуацию к сведению.
С товарищеским приветом
Бп., 1970.1.22
9 февраля 1970 г.
Из десяти заповедей я нарушил девять. И, к сожалению, не только мысленно. Разве что я не сотворил себе кумира, чтобы поклоняться ему.
Но есть то, чего я страшусь, что считаю страшным грехом, — если на помойку выбрасывают хлеб.
Это очень глубоко во мне. Дома нельзя было оставлять куски хлеба на столе, нужно было съесть всё, что ты взял из хлебницы.
Конечно, дома легко можно было соблюдать этот запрет. Оставшийся хлеб доставался домашней птице или поросятам. То, что я и сегодня не выношу, — если хлеб выбрасывают на помойку.
14 февраля 1970 г.
Сталин — втихаря сделал то, что проповедовал высланный, а потом убитый противник, Троцкий.
Суть же троцкизма: провести первоначальное накопление капитала за счет крестьянства.
Факт сталинской линии — это самая острая критика троцкизма. Троцкий, будь он у власти, делал бы то же, что делал Сталин.
21 февраля 1970 г.
Хвалят Булгакова. Очень правильно! Только <_> так — будто сегодня уже всё в порядке. И это подлый обман!
Кстати, помню, почему я не пошел на «Дни Турбиных». Потому что подумал, что дни Турбиных дословно означает день турбин. Я для себя это так перевел (и сейчас не знаю, название ли двусмысленно или я недостаточно хорошо знал русский), словом, я так понял: «День турбин». Я решил, что это очередная «драма на тему трудового соревнования», и это меня не интересовало.
Годовщины:
21 февраля 1913 г. умер мой отец
В 1945 г. приблизительно 21 февраля умерла моя мать.
21 февраля 1919 г. меня арестовала венгерская полиция.
21 февраля 1921 г. меня арестовала берлинская полиция (В 1921 г. мой отец жил в Вене и не состоял в компартии. Арест в Берлине относится к 1929 г.).
21 февраля 1938 г. в Москве арестовало НКВД.
Я часто бываю болен в феврале и часто испытываю страх.
25 февраля 1970 г.
Умер Дюла Хевеши,
кто помогал тогда, когда была беда. Он первым в 55-м пришел ко мне, еще в гостиницу «Палас», он в первую неделю на машине свозил посмотреть на Балатон, он в 64-м (Статья с нападками на повесть «С начала до конца» и ответ Д. Хевеши были опубликованы в феврале и марте 1963 г.), когда «Мадьяр Немзет» попыталась подставить мне подножку, встал на мою защиту.
Он был моим другом. Еще со времени «А тетт» и «Ма». (Из того времени еще остались только Уитц и Маца (Бела Уитц (1887–1972) — художник и график, один из ведущих представителей активизма; Янош Маца (1893–1974) — историк искусств, писатель. Оба жили в СССР.), но с ними меня не связывает ни дружба, ни вражда, ничего.) Был ли он счастливым человеком? Думаю, да.
Жаль, но правильно, что его уволили с должности в Академии. Бедная Ольга, когда по секрету была у меня и просила поговорить с Ацелом, как будто чувствовала, говорила о случае со стариком Новобацким: его сняли, то есть отправили на пенсию, и он умер. Хевеши на три недели пережил свой уход на пенсию.
Вот что принес мне этот февраль.
30 марта 1970 г.
Русский народ не очень сокрушался, когда Сталин уничтожал руководящие кадры, потому что эти кадры были чужими, оторвались от народа, их беда не была бедой народа.
И только когда стали забирать интеллигенцию, это почувствовали многие, и еще раньше крестьяне — раскулачивание.
Когда меня забирали, Кулигина начала выть по мне, как по покойнику, и мне пришлось ее успокаивать.