Никогда! Никогда! Никогда?
По тому, как она держит след, вижу, что не в первый раз эта собака охотится на серн и, может, не одну уже задрала и еще задерет.
Но только не теперь, не летом и не на послеполуденном отдыхе в зарослях кустов или у ручья на водопое. И не зимой, когда снег заменяет воду для питья, и серны делают длинные переходы в поисках травы, которую выскребают из-под глубокого снега. В такое время быстроногому зверю опасны только стаи волков, идущих след в след и внезапно берущих в кольцо, а такой дворняге его не догнать.
Только в конце зимы, в марте — когда днем снег рыхлый и проваливается, а к рассвету от ночного мороза превращается в наст, и серна не может доскрестись до травы, хотя в оттаявших кружках вокруг стволов уже виднеется земля; когда из обсыпающейся зимней шубы — серебристо-пепельный цвет которой похож на отбрасываемую на снег деревьями тень, — ветки и колючки выдирают клочки шерсти; когда почки еще не набухли, но дерево уже чувствует в себе рвущиеся вверх соки; когда всё, что пережило зиму, обуреваемо жаждой жизни, — да, тогда, в пору мартовского солнца и морозов на рассвете, приходит величайшая и смертельная опасность.
Голод — по следам просыпавшихся с саней, зацепившихся в ветках кустов соломинок — притягивает зверя близко к деревне. Он чует зловоние плотоядных, людей и собак, омерзительное, далеко разносящееся, напоминающее волчью пасть. Но поверх запахов человека и собаки ветер приносит сладкий запах сена. Снег проваливается над тонким ручейком. Серна осторожно скребет, пробивает наст, шаг за шагом движется вперед. Ее влечет, притягивает запах сена.
А плотоядные в деревне голодны. Человек ли, собака ли, волей-неволей, в такое время, под Пасху, говеют вместе. Что перепадает собаке? Ничего! Помои скармливают свиньям, молоком поят телят да поросят, и еще чуток — кошкам, вероломным, ничтожным тварям, отирающимся возле крынок да горшков. Оголодавшие, тощие собаки подстерегают, выслеживают добычу на стороне, подальше от деревни…
Ослабевший зверь чует, что собачий дух становится все сильнее. Чует… слышит… а вот уже и видит их.
Он резко отпрыгивает в сторону, спасается, бежит. И вот тогда-то в первый раз его ноги ранит подломившийся тонкий, острый, почти невидимый лед. И с этого места его следы отмечены крохотными каплями крови.
И тут такой осторожный зверь по брюхо проваливается в сугроб. Барахтается, бьется, делает прыжок, бежит, падает на колени, рвется, опять ранит ноги, — и снова под ним проваливается снег.
Жгучий холод талого снега пронизывает дрожащие ноги. Из разгоряченного тела паром выходит пот, и пар поднимается от налипшего на спину мокрого снега. Обезумев, он несется прямо на своего врага… Может, надеется спастись — ведь еще недавно сумел же выпрыгнуть из кольца волков… а может, уже ни на что не надеется, ничего не видит, даже запаха не чует. В груди все сильнее давит, колотится что-то огромное, живое, сжимающее горло. Он снова падает. Судорожно дрожат ноги.
Острая боль приводит его в чувство… Прекрасными, огромными глазами печально смотрит он на своего убийцу, тяжело дышащего, с окровавленными зубами, — на эту беспородную, запыхавшуюся псину. Испарения потных тел и пар горячей крови, смешавшись, медленно поднимаются вверх и раст воряются в снежном запахе ослепительного мартовского
2. Береза
Береза здесь всегда нужна, что зимой, что летом. Со срубленной летом сразу надо содрать еще влажную кору, тогда дерево хорошо просохнет, крепко затвердеет, и из него получатся самые лучшие оглобли, колеса, спицы, полозья — ведь сани делают из одного дерева, без единого железного гвоздя. Ободья для сосновых кадушек — березовая лоза. Из коры выгоняют деготь, и для растопки печи нет лучше березовой коры — во сто раз ценнее бумаги. Да и мало бумаги, а кусочек березовой коры с дерева всегда содрать можно, и горит она и в дождь, и в снег, и ветер ее не загасит… А если из коры осторожно вырезать сердцевину, получатся стенки небьющейся посуды — лучшего товарища лесного путника и землероба. Из березы делаются лыжи. Лесоруб, идучи по лесу, присматривается к верхушке каждой березы. Если крона в одном месте расходится на три, а то и четыре ветви, можно изготовить вилы, чтобы сено складывать в копны и стога, — очень нужный в хозяйстве инструмент. Веками, тысячелетиями много чего делалось из березы — от метлы до ружейного приклада. А вот солдат шпицрутенами уже не бьют, для этого березовых прутьев уже не требуется.