Пучком травы он насухо вытирает косу. Потом идет к краю поляны. Утром он повесил там свою торбу, на нижнем, уже высохшем суку большого дерева. Достает из мешка солдатский котелок — мятую, закопченную старую посудину — и медленно спускается вниз, к реке.
4
От края поляны крутой склон ведет к реке. Здесь верхушки больших деревьев местами ниже поляны, отсюда видны холмы на противоположном берегу и освещенные солнцем, полные жизни свежие всходы ржи, сейчас яркие, зеленые, напо минающие о будущем годе… Но напрасно глаз ищет змеящуюся серебристую ленту, какой в других краях с вершины холма видится речка. Лишь по темному густому кустарнику заметно, что внизу течет навстречу дальним мирам вода…
Спустившись с крутизны, которая со времен ледникового периода разве что покрылась разными растениями, человек попадает в болотистое место, где ели уже не растут, только березы, сосны да всякие кусты. Наполненные водой ямы, вывороченные с корнем ветлы делают дорогу непроходимой. Местами будто удалось выбраться на лужайку, где нет кустов, только высокий камыш да осока. Здесь вроде легче пробраться к реке. Но при первом же шаге обувка хлюпает по трясине. И снова пробираясь сквозь кусты и заросли, перелезаешь через бурелом, но большей частью ползешь на четвереньках под ветками кустов, по звериной тропе, ведущей к водопою. Так, по звериной тропе находят реку и рыбак, и баба, что пошла по ягоды, и томимый жаждой путник.
Потом человек опять выбирается на место посуше. Среди кустов кое-где стоят мощные темные ели, и трава выше болотной осоки. Здесь ведущая к водопою тропа исчезает, будто человек, обходя заросли и болото, сбился с пути… и, отдалившись от реки, снова оказался перед спуском в долину. Он делает несколько шагов, хочет сориентироваться, увидеть, откуда пришел и куда же дальше. Но эта сухая полоска и есть берег: неожиданно в двух шагах перед ним заблестела вода.
Волшебный, полный покой. Не видно, течет ли речка, и куда; излучина с кустами по краям кажется небольшим озером. По нему плывет единственный желтый листик березы, невесомо легкий, не понять, ветерком ли его гонит или течением несет. Лишь ниже, уже за поворотом, где преградой лежит огромное упавшее дерево, раздается тихое журчание воды. Ни ветерка. В сонной неподвижности застыли на берегу — и отражением в воде — склоненные под грузом ягод кусты; лиловый шиповник, красная и иссиня-черная смородина, темно-багровая дикая вишня, а позади — пирамиды черных сосен.
По обсыпанным ягодой согнувшимся веткам видно, что этой осенью сюда еще не забредал человек, а может, здесь вообще никогда не ступала нога человека… А на красоту эту уж точно никогда еще не был обращен взгляд, никогда не упивался ею. Потому что здесь человек глазами — и всем существом — всегда искал место для следующего шага, видел ягоды лишь на кусте, что рядом, следил, когда дрогнет поплавок. Или хотел напиться, будто серна, или сторожил в засаде, подобно волку.
Здесь никто никогда не поднимал глаза ввысь, к небу. Взгляд не поднимался даже до верхушек высоких сосен. Не любовался облаками. Если кого-то заставала здесь гроза, то заставала врасплох.
Лишь позже из глубин памяти вновь всплывет этот пейзаж, когда мечтается о русалках и исполняющих желания золотых рыбках, о заколдованном месте, скрытом за семью заставами. Когда рассказываешь сказки или слушаешь их. Тогда нужно пройти через семь испытаний, а ели с темно-зеленой до черноты хвоей, суровыми стражами выстроившиеся позади кустов, охраняют это волшебное царство… Семикратная стража наяву: упавшие деревья, трясина, колючки, заросли, коряги, рои комаров, тучи мошки. Они колют, царапают в кровь, пьют твою кровь, пока доберешься сюда.
Он спускается к воде, черпает котелком и пьет. Затем снова наполняет котелок и, хватаясь за провисшие под тяжестью ягод ветви смородины, снова выбирается по скользкому и осыпающемуся склону на берег.
Минуту, но лишь одну минуту, любуется этой неподвижно застывшей, как картина, красотой, которую на миг потревожил, зачерпывая котелком воду, потом, очнувшись от колдовства, быстро и жадно, горстями — как медведь — рвет и запихивает в рот попавшие под руку спелые ягоды.
«Жаль, что напился воды. Красная смородина утоляет жажду, а черная — сладкая и самый лучший витамин С». Теперь он уже срывает ягоды не как медведь, вместе с листьями и ветками, а как человеческое существо. Он хотел было выплеснуть воду и набрать в котелок ягод, но тут вспомнил — уже совсем как человек — известную и такую справедливую поговорку: «День год кормит». И теперь, как положено гомо сапиенсу, подавляет естественное желание — есть, наслаждаться тем, что дано природой. Нужно хорошенько приметить это место, обилие ягод говорит о том, что пока о нем еще никто не знает. Он ищет, как ориентир, дерево повыше, чтобы позже вернуться сюда, потом опять пробирается сквозь чащу и болото, сквозь мириады комаров и мошки, через трясину, вверх, по склону холма, где его ждут скошенные ряды и трава, которую сегодня еще нужно скосить.