— Заходи!
На зов чужак поднялся. Собака осталась у ямы. Уже темнело.
На этот раз накрывал Миша. Он выложил всё на полотняную тряпицу. Но положил не два каравая хлеба, как раньше, а один. Это значило, что отныне и пока они живут в этой избушке, всё у них будет общее.
Он дал в руки чужаку хлеб, пододвинул поближе нож.
— Присядем…
На них были чистые рубахи.
— Где она? — спросил он, почти шепотом.
— Внизу, у ямы.
— Не отдает. Сказал, лучше пристрелит, — тихо, скороговоркой сказал Миша и посмотрел по сторонам. Он явно боялся, что собака услышит и поймет.
— Ты сказал, что сразу заплатишь?
Миша ударил по столу кулаком.
— А ты как думал? Рот — не задница.
— Ну ладно, ладно. Не надо сразу горячиться.
— Ладно, ладно — повторил за ним Миша. — Что делать будем? Одно скажу, добром не кончится.
Андрей махнул рукой.
— Отдаст. Подумает и отдаст.
— Плохо ты Евсея знаешь. Жадный, как черт. Это видать сразу, нетрудно увидеть. Но ты того не знаешь, что он три раза женился и сейчас уже третий дом спускает. Уже покупателя ищет. Лучший дом в деревне. Коли озлится, и дома ему не жалко.
— А я так думаю, отдаст он собаку. Хотя бы из-за охотничьего самолюбия. Потому что эта собака больше его не слушается.
Миша взял кружку с простоквашей, но поставил обратно, не пригубив. Теперь он говорил как обычно.
— Андрей! Признайся, положа руку на сердце: ты ее глазом приворожил или прикормил?
— Ни глазом, ни едой. Ты дал ей немного еды. Я ничего. С субботы, конечно, мы с ней кормимся вместе.
Миша разозлился:
— Не отвечаешь? Глазом привораживаешь? Заговариваешь?
— Нет.
— И не можешь?
— Нет.
— Ну, ладно. Но в деревне уже поговаривают, будто ты глазом привораживаешь.
— Евсей говорит?
— Для этого много не надо, даже Евсея. Варвара толстозадая еще и побольше знает. Рассказать?
— Ну, рассказывай… — Андрей нарезал хлеб.
— Знает она, что в ночь с субботы на воскресенье, не в эту, а прошлую, когда она была в лесу. Ну, Варвара. На прошлой неделе, в новолуние, тогда лучше всего. Она ревматизм лечит муравьями. Слыхал про такое?
— Слыхал! Муравьиные укусы, это в прежние времена старики знали, ревматизм лечат. Новолуние тут ни при чем.
— Ну, уж не знаю, при чем или ни при чем. Значит, говорит, стоит она, так сказать, в чем мать родила посреди муравейника и вдруг слышит: беглые заключенные по лесу идут.
— Да неужто? Дальше что?
— Дальше слышала, что у тебя были. Что забрали весь твой хлеб, всю махорку. Правда?
— Сам знаешь, что неправда.
— Ладно, я-то знаю. Только хотел, чтобы ты сам сказал. А еще говорит, ну, Варвара, будто тебя потому не убили, что ты тоже из этих.
— Ты ж говоришь, она голая посреди муравейника стояла. Откуда тогда ей известно, где были беглые арестанты и что забрали?
— И то правда! — К Мишке вернулось хорошее настроение. — Вот и я сразу спросил: «Варвара, кума! Ты, стало быть, в чем мать родила стояла, чтобы муравьи тебя щипали? Может, тебя беглые щипали?» Ты бы слышал, чего она мне на это наплела! И охота мне шутки шутить, когда она такого страху натерпелась, аж дыханье сперло. Ведь они рядом сидели, под деревом, и делили добычу. Она побожиться может, хоть перед алтарем, не то что перед законом. Так всё расписала, вот те крест, что человек поумней меня — и тот поверит.
— Пускай верит кто хочет! Всё равно неправда.
— Не совсем так, ты сам увидишь… Знаешь, что мы сделаем?
— Ничего.
— Как это — ничего? На будущей неделе оба поедем в деревню. Вместе. И ты поговоришь с Евсеем. Идет?
— Я подумаю.
— А теперь позови ее. — Миша мотнул головой в ту сторону, где жгли уголь. — Голодная, небось.
Чужак вышел на крыльцо. Тихонько хлопнул по колену ладонью. Собака вихрем примчалась к нему, чуть не сбив с ног.
На другой день они ездили за дровами. Когда они неспешно брели обратно позади скрипучей телеги, Миша уже издалека заметил, что к коновязи возле избушки привязан вороной жеребец.
— Председатель сельсовета пожаловал, — обеспокоено сказал он. — На Соколике. — Он запустил пальцы левой руки в бороду. — Уж не стряслось ли что?
— Со мной нет, — ответил чужак.
— Тогда ладно. Видишь, это тот самый жеребец, что прижал к стене конюха, а теперь девчонку слушается. Только эта девчонка да председатель решаются сесть на него верхом.
Чужак пожал плечами.
Они как раз подошли к спуску в расщелину, где требовалась осторожность. Чужак просунул между спиц жердь, а Миша прошел вперед и взял под уздой привязанные сбоку телеги поводья. Чужак с запасной жердью в руке подпер плечом кренящуюся набок телегу.