Вдруг всё стихло. Мотор смолк. К печи подошла ватага девчат и баб. Расселись вокруг печи.
— Дядь Миш, погреемся возле тебя, — сказала одна молодка.
— Лопатой шуруй, она греет лучше, чем старик вроде меня! — засмеялся Миша.
Тут перед чужаком встала какая-то дородная баба.
— На чердаке у Евсея уже сушится Найдина шкура.
— Это Варвара, — поспешил вмешаться Миша. — Которая видала, как ты с беглыми якшался.
— Не говорила я, что видала. А вот залезь на чердак к Евсею и сам увидишь, что я говорю.
Чужак не проронил ни слова. Лишь лицо его было непривычно бледное.
— Замолчи! Лучше б своим делом занимались, — в сердцах прикрикнул Миша.
Девчата пересмеивались между собой. Варвара растолкала их и уселась на лавку. И как человек, сделавший свое дело, замолчала.
Когда мотор снова затарахтел и бабы вышли, Мишка обратился к молча сидевшему Андрею:
— Не было у тебя собаки, и нет. Всё! Один из Жучкиных щенят твой.
— Не нужно.
— С Евсеем не связывайся.
— Хватит об этом!
— Как друг тебя прошу, не слушай, не бери на сердце. Ох уж эта Варвара… Хлебом не корми, только б языком почесать. Толстеет от этого!
Чужак кивнул.
Мишка с беспокойством посмотрел ему в лицо. Махнул рукой. Поправил огонь и с усилием затолкал в топку несколько толстых поленьев.
Дождь перестал, ветер чуть подсушил дорогу. «Запрягай!» — послышалось где-то. Чужак тоже поднялся.
У конюшни стоял Евсей. Умытый, свежевыбритый, еще розовый. Он направился прямо к чужаку.
— Загубил, значит, мою собаку?
— Можешь и так сказать, — ответил тот негромко.
— Могу сказать так, могу эдак, но только скажу я тебе: ты возместишь мне убыток! — Голос Евсея был тонким и визгливым.
Подошли два-три возчика. Они еще сами не знали, подошли ли просто поглядеть или придется вызволять Евсея из рук сурового чужака.
Но тот не сдвинулся с места и не отвечал.
— Плати! Я требую, заплати!
— Кто убил собаку? — спросил теперь чужак. Спросил тихо. Евсей всё же отступил на пару шагов. Там остановился и начал орать:
— Тебе знать, раз хозяином ей назвался! — Потом напустил на себя хладнокровие: — Говорят, ее сверху петлей вытащили. Выходит, незнакомый был?
— Ты ведь тоже для нее стал незнакомый. Так что и ты мог быть.
— Вот это да! — Евсей повернулся к окружающим. — Ничего себе! Найда меня не признала! Слыхали? — С резким смехом уставился на чужака.
Тот молчал несколько долгих минут. Евсей аж побледнел, дожидаясь, но не сдвинулся с места. Возчики нерешительно ждали.
— Хватит, поговорили. — Голос чужака был хриплым. — У Михаила приготовлена мера зерна. Можешь забирать.
— Мне зерна не нужно! Заплати за собаку деньгами.
— Хватит, Евсей! Слышь, хватит? Замолчи и вали отсюда! — сказал молодой возчик. — А не отвалишь, от меня получишь то, на что этот человек, бог его знает почему, не решается. — И он сунул сжатый кулак под нос Евсею.
— Тут только сопляков не хватало, — петушился Евсей. Потому что парня уже крепко держали за руки двое.
Чужак первым оставил сборище. Подошел к лошади, набросил на нее уздечку и подвел послушное животное к телеге.
Уборочная еще не закончилась, когда Евсей сделался «директором птицефермы». А чужак стал лесником. Он отказался от предложенного ему дома в деревне и попросил, чтобы ему разрешили поселиться в избушке, где летом жили углежоги.
— Чудак-человек! — корил его Миша.
— Зимой будет еще лучше, чем летом.
— Скажи лучше, что и летом не хорошо. Летом разные кровососы донимают. А зимой белые мухи кусают, еще ветер.
— В лесу ветра нет.
— Хватит того, что мороз пощипывает. Не скажу, выдержать можно. Да ведь тоскливо в темень. А дорога — заперт будешь, хуже чем в тюрьме. Лошадь волков бояться будет… Ну хорошо ли это?
— Нехорошо, но что поделаешь.
— Может, с нечистой силой водиться станешь? Или ты уж с людьми знаться не хочешь? — сказал Миша, но так, чтобы казалось, что он шутит.
— Это не так, Миша. Люди не хотят со мной знаться.
— Сам виноват!
— Не будем об этом спорить.
— Я не спорю, а то еще сглазишь!
— Будь у меня такая сила, я б ее на другое употребил — и употреблял бы.
— Ладно. Шуток не понимаешь?
— Ничего удивительного не было бы, если бы не понимал. Но я понимаю.
Миша покачал головой.
Вот так Андрей поселился в избушке. Из кирпичей, что были, и из глины сложил печурку. Первый же осенний ветер точно показал, где нужно бы еще проконопатить мхом щели.