Если наличие его жены не было для Кати откровением, то мальчик лет пяти… Выходит, он женился давным-давно, сразу после их размолвки. Не только женился, но и "сообразил" симпатичного мальчонку. Возможно, рождение ребенка даже подтолкнуло его к женитьбе — кто знает, сейчас по-всякому бывает. И какая ей, Кате, разница, что было сначала — курица или яйцо. Важно лишь то, что у него сразу после переезда в Москву появилась женщина. Сразу. Он не ждал, не мучился из-за Кати, он просто нашел себе другую. Рыжую в рыжем…
— Панелопина! — донесся издалека недовольный голос Сидорова. — Я вас спрашиваю. Почему я должен вас держать? На ваше место с удовольствием придут другие люди — на бирже труда полно безработных. Вы занимаете чужое место, Панелопина!
Голова кружилась от его крика, от глянцевой фотографии, от радостной улыбки рыжей на ней.
— Мне писать заявление? — почти прошептала она. Не то чтобы стеснялась присутствия посторонних ушей, просто голос предательски дрогнул, в горле запершило, язык вдруг стал шершавым.
— Что? Не слышу! — вызывающе воскликнул Сидоров. — Чего тут удивляться падению продаж — если вы таким загробным голосом разговариваете и с клиентами…
— Мне писать заявление? — прочистив горло, спросила Катерина, намеренно четко выговаривая слова.
После секундного раздумья раздался едкий ответ:
— Вы еще не поняли, Екатерина Захаровна, что все распоряжения я раздаю предельно четко? Когда я решу вас уволить, вам даже не придется писать заявление. А пока что я объявляю вам второе предупреждение. К сожалению, лишить вас премии не могу — вы ее уже потеряли. Но в следующий раз мне придется урезать вашу зарплату — должен же я хоть как-то компенсировать свои потери. Не подействует и это — придется с вами расстаться. А пока идите, работайте.
И вновь Катина рука выводила на листке: "Сидорову Ю.В. от Панелопиной Е.З. Заявление…" Но опять не хватило духу завершить начатое. Теперь уже наверняка не от страха остаться без работы и, соответственно, без денег. Понимала, что Юра для нее потерян навсегда, что вот это чудовище в очках с громогласным голосом и жутким характером — не Юра, не ее Юра. Может, он и остался Сидоровым, но уже не тем, совершенно другим. Чужим, жестоким, несправедливым.
Впрочем, насчет справедливости можно было бы поспорить. Что с дисциплиной у Кати проблемы — это правда. Не только опаздывала частенько, но и сбежать хотя бы на пять минут пораньше тоже любила — старалась успеть сесть в троллейбус, пока народ из офисов не повалил. А что продажи у нее упали — тоже правда. Вот только как ему, бестолковому, объяснить, что в этом он сам же и виноват. Потому что невозможно думать о продажах в его присутствии. Потому что, видя его каждую секундочку через прозрачные до безобразия стены — кто их только придумал?! — можно лишь мечтать о том, как бы вдруг жалюзи оказались опущенными, и тогда Катерину не нужно было бы вызывать "на ковер" — она бы сама побежала с радостью. Даже если бы Юра не желал ее видеть, она бы все равно пришла к нему, все равно бы открылась. Сказала бы ему все-все. Как ей было плохо без него, как она его любит, как пыталась его забыть, и что из этого ничего не получилось. Объяснила бы, раз он сам не понял, что Ковальский в ее жизни — чистая случайность и самая большая ошибка. Что она просто все неверно рассчитала, а на самом деле… Ох, как же сложно все объяснить. Но она бы все равно нашла слова, она бы сумела. Для этого нужна была такая малость — закрытые жалюзи…
На мониторе мигнул конвертик: "В вашем ящике одно новое сообщение". Щелкнула по нему машинально, прочитала: "И чего он к тебе прицепился? Вот гад!" Катерина посмотрела на Светку, кивком поблагодарила за поддержку. Про себя подумала: "Знала бы ты, за что!" Никто из коллег даже не догадывался о том, что новый шеф и Панелопина — старые знакомые. И не просто знакомые…
Неожиданно для себя самой Кате стало ужасно жалко Юру. Ведь подчиненные решили, что он такой строгий, вредный начальник, а на самом деле он же совсем не такой. Он добрый, чуткий, ласковый… Был когда-то. Нет, наверняка он таким же и остался, но только для своих. А Катя, увы, уже не подходит под это определение. Своя у него теперь жена, рыжая. И мальчонка тоже свой. Вот перед ними он и открывает душу. А на работе…
Наверное, она все-таки должна уйти. Сидоров, скорее всего, надеялся на ее понятливость. Каким бы жестким и деспотичным ни хотел казаться со стороны, но уволить кого бы то ни было не мог, не в его это было натуре, уж кто-кто, а Катя это прекрасно знала. Да, она определенно должна написать заявление. Вновь склонилась над бумагой, занесла ручку, написала "Прошу", и в очередной раз отступила. Бросила ручку на стол, припечатав ее ладонью. Вздохнула.
Что же делать? Уйти? И что? Она жила без него нескончаемо долгих шесть лет, даже не надеялась на встречу. Судьба сама подарила ей несказанное счастье вновь видеть любимого. А Катя должна отказаться от такого подарка? Нет, это выше ее сил. "Мой, никому не отдам!"
"Мой?" Да она его уже отдала, давно, в тот момент, когда решила отомстить ему столь безумным образом. И как ей только в голову могло взбрести выйти замуж за Ковальского? Хотя… учитывая, что на самом деле выходить за него она и не собиралась, это был не такой уж плохой план. Жаль только, не сработал. А теперь любимый принадлежал другой женщине. Может, с рыжей Катерина еще и могла бы поспорить, хотя не в ее характере было разбивать чужие семьи, но она никак не могла считать Юру чужим. Ровно до тех пор, пока на фотографии не увидела счастливую семью. Сложившуюся, сформировавшуюся. Полноценную.
Даже если Катерина и смогла бы увести мужа от жены, то никогда не решилась бы забрать отца у ребенка. Нет. Она должна признать поражение и отойти в сторону. Она сама виновата. Ее испугала такая малость, "сидорова коза". Она сама отказалась от своего счастья, так разве имела право разрушать чужое?
Нерешительно, даже с некоторой опаской Катерина вновь взяла ручку, придвинула к себе лист бумаги. Перечитала написанное: "Сидорову Ю.В. от Панелопиной Е.З. Заявление. Прошу…" Дрожащей рукой продолжила: "… уволить меня по собственному желанию". Больше никаких "Люблю, целую", никаких сантиментов — они чужие друг другу, никакой фамильярности. Поставила число, подпись. Еще раз перечитала. Да, все правильно, никаких ошибок. Так должно быть. И так будет.
Едва чувствовала под собою ноги, но шагала уверенно. Не постучавшись в открытую настежь дверь, прошла прямо к его столу и молча положила перед Сидоровым заявление. Тот посмотрел на нее недовольно: дескать, ходят тут всякие, отрывают от работы. Перевел взгляд на лист бумаги, лежащий перед ним, прочел. Негромко крякнул то ли от недовольства, то ли от неожиданности. Сказал спокойно, уже не стараясь донести свои слова до всех подчиненных:
— Вам не надоело, Катерина Захаровна? Вы меня шантажируете? Я, по-моему, ясно выразился: если я захочу вас уволить, вам не придется писать заявление.
— Нет, не надоело. Зачем ждать, если можно уйти самой? — в тон ему ответила Катя. Едва сдерживала себя — только не надо истерик, он не должен понять, как ей тяжело. — Вы ведь сами сказали, Юрий Витальевич: кого не устраивает работа, могут увольняться, вы не намерены никого удерживать здесь силой. Или я ошибаюсь?
Сидоров вновь перечитал заявление. Взглянул на Катерину, словно видел ее впервые:
— Нет, не ошибаетесь. Но я не имел в виду, что собираюсь расставаться с вами в ближайшее время.
Обвел взглядом офис. Сотрудники тут же опустили головы над столами, словно бы и не думали подслушивать-подсматривать, лихорадочно принялись за работу: одни яростно щелкали по клавиатуре компьютеров, другие схватились за телефоны. Сидоров подошел к двери, аккуратно ее прикрыл. Пару секунд подумал, после чего последовательно закрыл все жалюзи, отгородившись от любопытных взглядов. Вернулся к столу, взял Катино заявление, вновь прочел, или лишь сделал вид, что читает. Повторил: