— Ну да, ну да… — вдруг оживился Алеша, отворачиваясь от Анюты и пристально разглядывая жену, — действительно – а вдруг это всего лишь мода? А, Ань? Завтра мода изменится, и не золотому тельцу поклоняться будут, а какому–нибудь новому Диогену из бочки с его капустной мудростью… А мы уже все переломанные, под этого тельца подстроенные…. Обратного–то хода не будет, природа человеческая таких экспериментов не терпит!
— Боже, детский сад какой… Блажен, кто верует, конечно… — презрительно усмехаясь, тихо протянула Анна. — Чего я тут сижу с вами вообще, спорю, как с большими! Все время забываю, с кем дело имею!
— А с кем, Ань?
— Да ладно, обижать не хочется!
— Ну все–таки…
— Да как вам объяснить, чтоб и впрямь не обидеть… — протянула она задумчиво. — Дело в том, дорогие мои, что у каждого человеческого индивида своя собственная философия имеется, им для удобства жизни придуманная… Одному индивиду суждено по земле в пыли ползать и тихо радоваться, всю свою жизнь проводя в тесном квадратике выживания, а другому — в небо лететь хочется все выше и выше, рамки бытия раздвигая, потому что ему все время тесно в этом квадратике, понимаете?
— Ну да, в чем–то ты права… — качая задумчиво головой, тихо произнесла Анюта. – Только я с акцентами не согласна… Ты говоришь — пыли ползать… В небо лететь… Тут дело в другом, Анна! Не в пыли и не в небе тут дело!
— А в чем?
— Вот и я не знаю, как объяснить, чтоб тебя, Ань, не обидеть! – тихо засмеялась Анюта. — Мне и не объяснить тебе, наверное… Просто за рамками этого самого квадратика выживания, как ты говоришь, опасностей для души человеческой много, понимаешь? Соблазнов много, которые за себя огромных кусков души требуют! И это только кажется, что ты ничем не расплачиваешься за них, этого же глазу не видно! А на самом деле все не так, не так! За каждое полученное материальное удовольствие кусочек души отламывается совсем незаметно, по самой маленькой крошечке…Вот она и опасается цельность свою потерять, вот и держит человека в этом квадратике, сознательно в аскезе держит, не выпускает… Потому что знает – без материальных излишек можно прожить, а без души – нет…
— Да ерунда какая, Анюта! Вечно ты все усложняешь! Вот даже и Чехов твой любимый приземленного человека обсмеял, помнишь? Ионыча, кажется? У которого все мечты только клочком земли да крыжовником ограничились?
— Так все ж в этом мире, относительно, Ань… Твои материальные достижения по сравнению, допустим, с собственностью какого–нибудь нефтяного или газового магната – тот же самый клочок земли с кустиком крыжовника – не более того… Главное не в клочке и не в квадратике, а главное в том, что ты отдашь в борьбе за тот клочок… И стоит ли оно того? Может, душу–то сохранить дороже и выйдет…
— Да ерунда это все, Анютка! И душа твоя – ерунда! Чушь какая, боже мой! – рассмеялась громко Анна, хлопнув себя рукой по коленкам. – Моей вот душе от вида бриллиантов только веселее становится, и все! И от пива хорошего – веселее! И от еды вкусной–веселее! И от возможности все это иметь в любое время – тоже!
— Да уж, ерунда… — едва слышно произнес Алеша. – Ты так старательно себя развлекаешь, не знаешь, как этой самой душе покой найти! Сама с собой наедине и остаться–то боишься — на стены от страха прыгать готова…
— А в твоем, значит, обществе я от страха на стены уже не прыгаю! По–твоему, я с тобой живу, потому что одиночества боюсь, да? – вставая со стула и глядя на мужа сверху вниз, злобно и тихо произнесла Анна, держа на весу стакан с недопитым пивом. – Да мне тебя жалко просто, придурка блаженного, вот и все… Пропадешь ведь без меня, с голодухи загнешься на свою медицинскую зарплату…И вообще… Идите вы к черту со своими разговором дурацким! Надели!
Со стуком поставив пустой стакан на стол, Анна резко развернулась и вышла из кухни, прихватив по пути пачку «Парламента» с лежащей на ней сверху изящной серебряной зажигалкой.
- Ой, пошла я уже домой… — поднялась со своего места Анюта — Вечер, как всегда, неожиданно перестал быть томным…
- Я провожу! — буркнул неловко Алеша. — Пошли…
На улице моросил мелкий, едва заметный дождь. От легких порывов теплого августовского ветра отрывались от деревьев и ложились на мокрый асфальт первые осенние листья. Почему–то очень жалко было ступать ногой на эти первые желтые пятнышки, они казались живыми и беззащитными под дождем, словно нежные цветы, брошенные кем–то приглашающим жестом под ноги торжественно вступающей в свои права осени. Анюта поежилась слегка, втянула носом влажный густой воздух, глубоко и с облегчением вздохнула, словно сбросила с себя некую тяжесть. Взглянув на понурого, идущего рядом Алешу, устыдилась вдруг своей радости вырвавшегося на свободу узника, тронула слегка за плечо: