– Хованский.
– Вот что, гражданин Хованский, вы будете свидетелем, и вы, граждане, тоже, – Рудько обвел взглядом толпу. – Речь идет о причинении гражданкой Федченко материального ущерба гражданке Шумейко.
Толпа рассосалась за считаные секунды. Осталось трое особенно любознательных, в том числе женщина с колбасой.
– Какой материальный ущерб?! – воскликнула Федченко, в поисках поддержки окидывая взглядом оставшихся. – Нет тут никакого ущерба!
– Как это нет? – встрял Дима. – А где второй сапог?
– Да разве это сапоги?! Я ей сто раз говорила, новые надо купить, а она куда-то деньги девает.
– Может, на наркотики? – Рудько прищурился.
– Не-е, что вы! Я б наркоманку в дом не пустила. Я их знаю…
– У нее есть родственники?
– Какие-то есть.
– Как это какие-то?
– Ну, она с кем-то разговаривала по телефону, но очень тихо, из своей комнаты. – Напрягшись, Федченко выпучила глаза. – Я вообще-то не привыкла интересоваться жизнью прислуги. – Она передернула плечами и искривила губы в подобии улыбки.
– Не привыкли интересоваться жизнью прислуги? – многозначительно переспросил Рудько.
– Ну да… – Женщина переводила заискивающий взгляд с одного полицейского на другого и притопывала, будто ей надо было в туалет. «Хвостом вертеть» она уже перестала. – Прошу вас, не надо протоколов… – Она выдавила скупую слезу. – Я сейчас все соберу…
– Давайте, собирайте, – процедил сержант, с презрением глядя на дамочку. – Будете мне показывать. Я составлю опись имущества. – С этими словами он открыл папку. – У Шумейко были деньги?
– А я откуда знаю?!
– Сердюк, спроси Шумейко, если она в себе… У нее деньги есть?
Сердюк вернулся через минуту.
– С ней нет, а в квартире есть. Она даже в свою комнату не смогла войти. Сказала, что в тумбочке осталось две тысячи шестьсот сорок гривен и Федченко ей должна еще тысячу пятьдесят.
– Это верно? Вы должны Шумейко тысячу пятьдесят гривен? – спросил Рудько у хозяйки.
Та кивнула.
– Добавите шестьсот гривен на чистку вещей.
– Да вы что, эти тряпки ни одна химчистка не возьмет!
– И еще дадите на новые сапоги, если второй не найдете. Иначе протокол и суд!
Федченко поджала губы и пошла собирать то, что осталось. Подошел врач скорой помощи:
– Вроде цела, укольчик сделали, успокоили, но проблема все-таки есть.
– Какая?
Врач пожал плечами:
– Я вижу истощение. Говорит, головные боли мучают. Вот что, шеф, мы везем ее на Братиславскую, пусть там обследуют. Кстати, она сказала, что ее паспорт у вас.
Сержант протянул паспорт:
– Пять минут подождите, сейчас сумку соберут.
– Вот эту? – Врач выпучил глаза на «радость оккупанта», в которую Федченко собирала вещи.
Полицейский кивнул. Врач сунул пятерню под вязаную шапочку и задумчиво почесал лоб.
– Шеф, я-то взять могу, но это никакая больница не возьмет. Выбросят на улицу и еще меня матом обложат.
– Вы не будете против, если я сам отвезу вещи в больницу? – спросил Дима.
– А зачем вам это нужно? – удивился сержант. – Подпишите протокол и езжайте своей дорогой, к вам претензий нет.
– Я хотел бы помочь Шумейко, у нее же тут, как я понял, никого нет.
– Хованский, у вас своих дел нет? – ворчливо, но по-доброму спросил Рудько.
– Товарищ старший сержант, я хочу помочь. И могу. Вот моя визитка. Можете и номер машины записать.
– Хм… Ну, тогда ждите.
– Хорошо.
– Так мы поехали? – спросил врач.
– Да, можете ехать.
– Значит, подождете, пока все соберем? – спросил Рудько у Димы, провожая взглядом машину скорой помощи.
– Подожду.
Сержант снова уткнулся в бумаги.
Через четверть часа Федченко закончила собирать вещи и ушла. Протокол подписали Дима, женщина с колбасой и местный дворник. Дима расстелил в багажнике листы из старого журнала, валявшегося на заднем сиденье, и поставил на них «радость оккупанта». Дамочка вернулась без собаки, с деньгами, справкой о статусе беженца и черным сапогом. Под вешалкой, говорит, стоял.
Полицейские проверили в своей базе машину и права Димы. После этого Дима подписал документ, согласно которому брал на ответственное хранение вещи Шумейко и деньги и обязался все это передать потерпевшей.
– Оказывается, потерпевшая – она, – недовольно пробурчала Федченко.
– Вижу, у вас есть претензии? – осведомился Сердюк.
– Нет-нет, что вы! Я же написала: претензий не имею. Я их не имею, честное слово. Только вот шестьсот гривен за что? Вещи эти надо выбросить, а не в чистку тащить. Их не примут в чистку.