Нынешний Димин отказ рассказывать о своих проблемах это лишь подтверждал.
— Это не касается работы, Лен.
Честно говоря, он уже не понимал, где стоит ставить рамки, за которые нельзя пускать Черемуху. Не будь Кирюхи, он махнул бы на все стоящие между ним и Ленкой преграды рукой и плюхнулся в это безумное приключение с головой. Но ответственность за сына приучила заглядывать в будущее, а там было безвариантное расставание с Леной, и Дима не мог себе позволить так прорасти ей, чтобы после загнуться в тоске.
Но Черемуха ломала все выстроенные им преграды, кажется даже не замечая их, а Дима ей поддавался, потому что слишком сильно хотел быть с ней и слишком долго не был. Никакой силы воли не хватало, чтобы хоть раз отказать Лене или себе, когда возникала возможность отдаться друг другу. Они занимались любовью, как восемнадцатилетние, не замечая декораций, не думая о последствиях, не давая друг другу возможности вздохнуть — и живя все остальное время лишь ожиданием новой близости. Ленка, кажется, дорвалась до плотских утех после многолетнего воздержания, а Диму и вовсе никогда не надо было в этом деле подстегивать, и все у них получалось так хорошо, словно их тела были созданы одно для другого, и Дима завязал все глубже, не имея представления, что со всем этим делать. Потому что единственным его настоящим желанием в отношение Черемухи было сделать ее совсем своей, чтобы делить не только постель, но и всю жизнь. Чтобы все на двоих: печали и радости, интересы и переживания, любовь и желание. Чтобы общая квартира, и общие дети, и общий, черт возьми, отпуск на море, и общие прогулки, и общие проделки, которые Ленка, как оказалось, очень любит.
Но чтобы даже думать об этом всерьез, требовалось хоть сколько-нибудь твердо стоять на ногах и иметь за душой нечто, что можно предложить своей Черемухе в обмен на ее согласие разделить с ним жизнь. У Димы же по-прежнему был только сын от другой женщины, испорченная репутация и ювенальная служба на пороге. Весьма сомнительный багаж даже для куда менее требовательной девушки, чем Ленка Черемных. А рассчитывать, что она станет ждать его возрождения, мог только полоумный.
Так что оставалось лишь ставить очередные рамки. За которые Дима себя уже ненавидел.
— Ты серьезно думаешь, что в твоем отношении меня интересует только работа?
Становилось все более обидно. Несмотря на прежние свои мысли, Лена все же имела право рассчитывать хоть на толику доверия со стороны Корнилова. Все-таки три недели близких отношений — настолько близких, что они научились понимать друг друга с полуслова и полувзгляда. В постели у них не было друг от друга секретов. И порой казалось, что по-другому и быть не может.
Городской лагерь, в который Дима отдал Кирилла, стал для них настоящей отдушиной. Целые полдня — до четырнадцати часов — можно было не притворяться, не придумывать предлоги, чтобы побыть наедине, не бояться быть обнаруженными в самый неподходящий момент. И Лене пришла в голову совершенно потрясающая мысль, на что тратить свободные Димкины часы, когда у него не было смены. Правда, ее немного смущала необходимость так откровенно предложить себя мужчине, но он, как оказалось, общие желания и идеи подкидывали одинаковые.
— Дим, ты же завтра снова сына в лагерь привезешь? — издалека начинает Лена, набравшись смелости примерно к середине той половины рабочего дня, что Дима тратил на дела ее сервиса. — И обратно забирать будешь? — продолжает расспросы она, получив первый положительный ответ. Дима снова кивает и вопросительно смотрит на нее. Лена глубоко вздыхает и с трудом заставляет себя не отвести взгляд. — А чем собираешься это время занимать? Там ведь почти шесть часов, если я не ошибаюсь?
— Не ошибаешься, — подтверждает Дима, и в уголках его глаз появляются хитрые морщинки. — И, если ты согласишься прогулять работу, думаю, я сумею предложить тебе кое-что поинтереснее здешних задачек.
Лена вцепляется ему в руку и распахивает глаза.
— Придешь ко мне? — быстро, пока не передумала, предлагает она. Дима поднимает ее руку и прижимается к ней губами. На лице у него написано понимание и столь обожаемая Леной нежность.
— Приду, Ленка, — обещает он без всяких отговорок и заявляется потом в ее квартиру с таким огромным букетом черемухи, что тот едва пролезает во входную дверь.
— Корнилов… — только и может выговорить совершенно ошеломленная Лена, принимая от него это сумасшедшее обилие белых цветов, а Дима подхватывает ее вместе с букетом на руки, не спрашивая разрешения, не теряя ни секунды, — и в этих цветах они потом занимаются любовью до какого-то изнеможения, пока сил не остается ни на одно движение или сорванный вздох, а губы могут лишь легко и ласково касаться других губ, чтобы в этих совершенно целомудренных разговорах начать потихоньку разговаривать.