Как будто можно было дважды войти в одну и ту же реку. Как будто Черемуха давала хоть один повод подозревать ее в сохранившихся с юности чувствах к нему. Как будто Дима все еще был равным ей и мог рассчитывать хоть на какой-то реальный ее интерес.
Кажется, это и давило больше всего. Вернуть чье-то уважение можно, когда сам себя уважаешь, а Дима за последний год, кажется, разучился это делать. Храбрился, конечно, отыгрывал стоика для Кирюхи, разгребал то дерьмо, в которое раз за разом макала жизнь, но словно бы растерял всю былую уверенность в себе и собственной правоте.
Ленка, помнится, в эту самую уверенность и влюбилась. А теперь будто выбрала ее без остатка у Димы, вынудив их поменяться ролями, и именно это просто выносило мозг и выедало душу. Дима ощущал себя ничтожеством в сравнении с расцветшей Черемухой, сумевшей добиться в жизни всего, о чем мечтала, — и к чему, спрашивается, рядом с ней пробуждались воспоминания, да еще не в мыслях, а в ощущениях, которым за десяток с лишним лет так и не нашлось ни замены, ни сравнения?
Они тогда едва не зашли с Черемухой чересчур далеко. Но ее наивная доверчивость и совершенно невинная страсть сводит его с ума с самого первого их поцелуя, и Дима забывает рядом с ней, где находится, как его зовут и что он обещал в отношении Черёмы Жнецу.
А вот Жнец, сволочь такая, не забывает.
— Дим, Димка… — шепчет Ленка, и голос у нее совсем не похожий на привычный — резкий, командирский, нападающий; он прерывается вместе с дыханием и своей глубиной затягивает в омут, а Димка, не помня себя, шарит одной рукой у нее под блузкой, а второй скользит по бедру, задирая юбку и жаждая только присвоить все это себе, потому что ему не хватает одних только Черемухиных поцелуев и объятий. А она и не думает отталкивать, напротив, льнет к его рукам, и прижимается все сильнее, и только выталкивает с трудом его имя, заводя еще больше, и плевать, что они в школьном актовом зале, а за окном почти ночь, и скоро охрана пойдет с проверкой выгонять чересчур задержавшихся старшеклассников, и не место и не время, чтобы срывать запретный плод, если они оба не хотят стать позорищем для всей школы; Ленка сводит с ума, и в ее шелковых волосах тонут пальцы, от ее бархатной кожи горят ладони, ее безупречные губы заставляют снова и снова впиваться в них, чтобы не пропустить и не потерять ни одной общей секунды, пронзающей какими-то совершенно незнакомыми ощущениями, без которых невозможно вздохнуть и которые подчиняют и тело, и душу, меняя, привязывая, не оставляя ни малейшего шанса на отступление.
Димка бормочет какие-то глупости про Черемуху, не зная, зачем вообще тратит силы на слова, но без них кажется, что он обижает Лену, у которой все в первый раз и которая, конечно, заслуживает совсем другого к себе отношения, нежели быстрый перепихон за занавесками школьного актового зала. Димка и не собирался совращать невинную одноклассницу, но этот проклятый вальс, который сегодня наконец-то у него получился, отключил все тормоза, потому что Ленка в непонятном восторге бросилась ему на шею и сама принялась целовать, да не просто, а с жадностью, а у него шумело в голове еще с самого начала их танца, потому что он ощущал пальцами ее руки, ее спину, ее тонкую талию — и думал только о том, что ничего о ней не знает и что он самый большой осел на свете.
Черт его знает, как далеко они зашли бы с Ленкой в этом обоюдном безумстве, но друг от друга их заставляют оторваться громкие гулкие аплодисменты, и Лена вздрагивает в испуге и вжимается в Димку, словно бы ища у него защиты, а у него от этой ее доверчивости екает в груди и заполняет ее небывалой прежде храбростью.
Издевательский голос Жнеца благодарит за спектакль и извиняется, что пришел без цветов, а Димка, безапелляционным тоном велев Лене оставаться на месте, лихо спрыгивает со сцены и, угрожающе прищурившись, направляется к Жнецу.
— Цветы для похорон своих прибереги! — советует он, кипя от злости и принимая, пожалуй, самое важное в жизни решение. — А то я ведь не посмотрю, кем у тебя папочка работает, приложу так, что мало не покажется. Может, научишься не лезть не в свое дело!
Жнец заинтересованно приподнимает брови, однако с места не двигается. Только ждет, когда Димка подойдет ближе, а потом демонстративно откидывается на спинку кресла.