Они договорились пойти вечером в кино. Это первое Ленино кино вдвоем с парнем, и она тратит несколько часов на то, чтобы купить подходящий наряд: не слишком броский, но в то же время достаточно симпатичный, чтобы чувствовать себя рядом с ослепительным Корниловым вполне себе раскованно. После Лена еще долго вертится у зеркала, не узнавая себя и замирая в предвкушении необыкновенного свидания, но Димка его отменяет столь же категорично, сколь и назначал.
Однако следом неожиданно начинает извиняться.
— Ты не обижайся, Лен. Мы с тобой в другой раз в кино обязательно сходим. А сегодня мне надо… — тут он заминается и даже как будто немного смущается, а Лена смотрит на него, ничего не понимая и чувствуя только, что обманулась в самых радужных своих надеждах. И, наверное, это уязвление слишком откровенно отражается на ее лице, потому что Димка, скрипнув зубами, все же продолжает: — В общем, человеку мне одному надо помочь. Отказаться не могу: я ему по гроб жизни обязан.
Лена хлопает глазами, но отвратительное разочарование постепенно отступает, позволяя овладеть собой.
— Конечно, Дим, я понимаю, — вполне искренне отвечает она. — Разные бывают обстоятельства, и спасибо, что не стал сочинять для меня какие-нибудь небылицы…
Димка закатывает глаза: он всегда так делает, когда Лена перегибает палку.
— Если не веришь — пошли, познакомлю тебя с Иннокентием Степановичем, — иронично предлагает он. — Заодно полки подержишь, пока я их приколачивать буду.
Лена снова хлопает ресницами, а потом осторожно интересуется:
— А если верю — можно мне подержать полки, пока ты будешь их приколачивать?
Теперь на лице Димки появляется удивление. В первую секунду он будто порывается отказать, а потом только окидывает Лену испытующим взглядом.
— Завалим твое новое платье, — предупреждает он, однако Лена только улыбается, вдохновленная тем, что он сказал «завалим», а не «завалишь». Словно Димка впустил ее в свою жизнь и вовсе этого не чурается.
— Пусть, — негромко говорит Лена и пожимает плечами. — Платьев у меня много. А тебя — нет.
Димка бросает на нее быстрый взгляд, и она смущается своей неуместной откровенности. Но он не дает ей раскаяться в ней. Прижимает к себе и целует жарко и весело, и Лена понимает, что он на самом деле вовсе не против провести этот вечер с ней, пусть даже чиня полки у неизвестного Иннокентия Степановича.
Уже после, когда Димка провожает ее домой и они вместе смеются над количеством выпитого у интеллигентнейшего Иннокентия Степановича чая и съеденного в счет благодарности за помощь печенья, он делится с ней старой историей.
— Мне лет одиннадцать было, когда у матери сердечный приступ случился, — слова даются Димке нелегко, и Лена нисколько не сомневается, что он до сих пор переживает. — Я в лагере был, а она в самую жару… Упала прямо во дворе. А Иннокентий Степанович ее из окна увидел. Скорую вызвал, ну и пока та ехала, спасал мать, как мог… В больнице потом сказали, что только благодаря ему она жива осталась.
Лена кивает, теперь окончательно все понимая. Мать у Димки была единственным близким человеком, и после участия Иннокентия Степановича в ее спасении он, конечно, не мог тому ни в чем отказать. Иннокентию Степановичу было под девяносто, он с трудом ходил, и единственной его отрадой оставались книги, которыми была заставлена вся его небольшая квартирка. Он бесконечно извинялся перед Леной, пеняя Дмитрию за то, что тот не отложил свой приход, потому что «старик всегда может подождать, а девушке ждать не положено», а Лена ничуть не жалела, что провела этот вечер не в кино, а среди книжных полок. Кино — это обычно, это бывает у всех девчонок, и Димка наверняка не ее первую пригласил на вечерний сеанс. А вот в том, что ни одна из них не чинила вместе с ним покосившийся книжный шкаф, Лена уверена. И она никогда не забудет ни веселых Димкиных глаз, когда он с силой вкручивал в дерево винты, ни его одобрительных слов за ее старания и послушание, ни его заботы, когда одна из полок прищемила Лене палец. Прищемила несильно, Лена только и ойкнула — а Димка уже был рядом и требовал показать руку, а потом тащил Лену к раковине, чтобы сунуть ее палец под холодную воду, а сам, пока она лечила таким образом свою смешную травму, целовал куда-то в висок и необидно выговаривал за неосторожность.
Вот тогда, в тот самый момент, Лена и поняла, что настоящий Димка совсем не такой, каким стремится показаться. Что он не бесчувственный чурбан, каким она представляла его себе все одиннадцать школьных лет, что у него есть свои убеждения и очень четкие понятия о чести и преданности.