Корнилов…
— Ты сам идиот! — попыталась-таки для приличия взбрыкнуть она: все-таки она очень на него разозлилась за эту дебильную преданность Милосердову. — Я говорила тогда, что в сервисе что-то затевается, а ты решил, что я дура и все выдумываю!
Ее совершенно не волновало, откуда Димка узнал о произошедшем: наверняка управляющий уже растрезвонил всем и каждому о Лениной ошибке, выставив ее по меньшей мере самодуркой. Самым главным было то, что Димка ему не поверил. И пришел к Лене. И теперь сжимал ее в объятиях так, словно боялся потерять.
Господи, ну пусть оно именно так и будет! Лена ничего так не хотела, как ощутить прямо сейчас его горячие ненасытные губы на своих губах. Она бы пережила еще десять ударов электрошокером, если бы знала, что взамен ее ждет именно такая награда.
Ну же, Корнилов, когда ты стал таким правильным?
— Прости! — качнул головой Дима и снова прижался щекой к ее виску; размыкать руки он по-прежнему не собирался. Извиняться всерьез — тоже. — Но ты же до сих пор умело скрывала свои преступные наклонности, прикрываясь внешностью пай-девочки. Если бы я знал, что у тебя дури в голове больше, чем у меня когда-то, шагу бы от тебя не сделал!
Лена усмехнулась и несильно стукнула его в бок.
— Теперь знай! — заявила она и услышала быстрый, чуть прерывистый выдох. Димка отодвинул ее от себя и заставил поднять на него глаза. И черт его знает, что Лена увидела в его взволнованном взгляде, только внутри вдруг все задрожало, забитая в самый дальний угол жалость к себе перехватила горло, Лена задышала часто и коротко, зажмурилась, стараясь пересилить приступ, — а потом всхлипнула и разревелась, снова вжавшись лицом в Димкино плечо и презирая себя за то, что не справилась.
Да, да, обещала себе, что больше никакой слабости! Что никто и никогда ее у Лены не увидит и даже не заподозрит, что она существует. Вчера не позволяла себе ни слезинки, только ругая собственную глупость и неосторожность и прикидывая, что теперь делать. Спина болела неимоверно, именно это заставило отказаться от выхода на работу. Ни жалостливые взгляды, ни слова сочувствия не остановили бы Елену Черемных: она должна была показать всем этим сволочам, чего строит, и сегодня собиралась это сделать. Знала, что справится, но никак не рассчитывала на Димкино появление и его расхолаживающую, но совершенно необходимую заботу. От нее у Лены не было противоядия. Да и не хотела она от Димки закрываться.
Пусть бы так и обнимал! Пусть бы укрыл от всех на свете неприятностей! Пусть бы не позволил больше рисковать: кажется, после недавних приключений она бы его послушалась. Как слушалась двенадцать лет назад и, кажется, получала взамен гораздо больше того, что перепадало в моменты демонстрации женского шовинизма.
Вот только слишком долго приходилось полагаться лишь на себя, и Лена так к этому привыкла, что совершенно не ожидала горячих Димкиных фраз:
— Я сам с этим разберусь! Сам, слышишь, Лен? Никто тебя больше не обидит! Обещаю!
Он гладил ее по голове, словно глупую девчонку, но это вовсе не оскорбляло, а лишь успокаивало и возвращало уверенность.
Он говорил приглушенным и таким проникновенным голосом, что Лена не могла ему не верить. Да, разберется и защитит. И никому не позволит ее обидеть, даже если ради этого ему придется рискнуть самым ценным, что он имел. В этом был весь Димка, и глупо, глупо врать самой себе, что она справится без него и что он ей не нужен. Нужен! Он один! И плевать, что там начертано в будущем! Лена хотела испытать судьбу, и испытать ее именно с Димкой!
— Ты знаешь, что происходит? — осторожно спросила она, отчаянно не желая разбивать Димкины объятия, но понимая, что пришло время говорить о делах. Кажется, для Димки это было важно ничуть не меньше, чем для нее.
Он еще несколько раз провел ладонью по ее волосам, потом неожиданно прижался чуть выше лба губами, и она закрыла глаза, впитывая эту совершенно невинную ласку. Димка даже не представлял, как много она ей давала. Вот бы и ему сделать что-нибудь приятное, чтобы он не захотел Лена отпускать.
Она легонько потерлась щекой о его подбородок и неожиданно ощутила слишком знакомую твердость у своих бедер. Замерла в озарении. Неужели Димка и теперь ее хочет? И даже совершенно целомудренные их объятия способны привести его в боевое состояние?