Пальцы, нажимая, прошлись по ее позвоночнику, скользнув в продольную ложбинку, и от этого мучительно заныло в паху. Эта девчонка возбуждала его каждой частью своего восхитительного тела, а ведь он еще даже не начал ее познавать.
Черемуха…
— Ленка!..
Она что-то пискнула в ответ, но Диму не интересовали слова. Он завелся от ее голоса — низкого, распутно томного. Никогда еще не слышал ее такой. И уже не надеялся…
Новая жаркая волна накрыла раньше, чем он успел довести эту мысль до конца. Дима снова нашел губами Ленкины губы, завладел ими по-хозяйски, а ладонями проник под ее лифчик и сдвинул его наверх, освобождая грудь. Ленка замерла на секунду и, кажется, даже прикусила ему губу, а он, случайно поймав какую-то шальную идею, стянул с нее лифчик прямо через голову, а потом приподнял Ленку и усадил ее на столешницу кухонного гарнитура. Сделал полшага назад, тяжело дыша и тщетно пытаясь хоть немного протрезветь, а она вдохнула словно бы со всхлипом и обиженно скривилась.
— Димка!..
— Подожди! — выдохнул хрипло он. — Хоть секунду, Лен! Я должен на тебя посмотреть!
Она изумленно хлопнула ресницами, но на лице у Димки была написана такая упрямая решимость, что спорить с ним не имело смысла. Он действительно смотрел на нее с каким-то мучительным удовлетворением, а Лена чувствовала, что от этого взгляда краснеет. Она не привыкла, чтобы мужчины рассматривали ее полуголую, но сейчас смущение слишком быстро пало перед небывалой ранее храбростью. И в этой храбрости она подняла руки к голове, сняла заколку, распуская волосы, тряхнула ими, позволяя свободно упасть на плечи, и тоже испытующе взглянула на Димку.
И напросилась.
— Черт бы тебя побрал, Черемуха! — рыкнул он. Снова впился в ее губы, обхватив одной ладонью ее голову, а вторую пристроил на грудь. Сжал едва ощутимо, отчего у Лены сорвалось дыхание и затянуло между ногами. Она приоткрыла рот, впуская Димкин язык, зная, что от этого все будет острее и ярче. Димка еще придвинулся, задирая собственными бедрами ее юбку и почти задевая там, где Лена так хотела его чувствовать, и она не сдержала новый стон от его искусных пальцев. Да-да, именно так хотела ее грудь, именно здесь ее надо было трогать, и гладить, и ласкать, распаляя тело и сводя с ума в этой горячке. Лена впилась пальцами Димке в спину, не в силах хоть что-то делать, потому что он полностью владел ее телом, словно знал какие-то волшебные точки, от прикосновения к которым отключалась любая стыдливость и оставалось только одно всепоглощающее желание.
Лена обхватила ногами его бедра, прижалась к ним так крепко, что почувствовала наконец и его твердокаменное вожделение. Димка дышал коротко и тяжело, а тут и вовсе выдохнул ей в рот с каким-то страданием.
— Я тебя хочу, Черемуха! — до дрожи грешным голосом выдал он. — Я должен тебя получить, слышишь? Я уже не могу так!..
Как будто Лена могла! Она полжизни бы отдала за то, чтобы между ней и Димкой не было сейчас стольких слоев одежды. Она тоже его хотела. Она тоже должна была получить его — целиком, в себя; прочувствовать, узнать, стать с Димкой единым целым. У нее ныло между ногами, и Лена знала, что никогда не перестанет ныть, если Димка не удовлетворит эту боль, не избавит от нее, не превратит ее в обещанное наслаждение. Только он мог это сделать.
Единственный. Самый нужный на свете…
— Я прокляну тебя, Корнилов, если ты не закончишь, что начал, — криво усмехнулась она — и таким голосом, что с трудом его узнала. — И у тебя никогда больше ни на кого так не встанет, даже с виагрой.
Господи, что она говорила? Совсем стыд потеряла, выдавая не только явные свои желания, но и тайные, однако Димка и не подумал ее укорить. Лишь подхватил под ягодицы и поднял со столешницы.
— Ни на кого так и не встает, глупышка! — как-то безумно нежно признался он, и Лена, вместо того чтобы возмутиться этим уничижительным прозвищем, только крепче сомкнула ноги на его бедрах.
— Докажи! — потребовала она и куснула его за ухо. — Ты же тот еще шалопут! Пока не увижу собственными глазами, ни за что не поверю!
Что на это можно было ответить? Да и нужны ли были вообще слова, когда глаза у Ленки горели совершенно горячечным огнем и вряд ли она полностью соображала, что говорит. Она хотела его, и хотела с такой жадностью, какой Дима еще никогда не ощущал. И от этого тоже мутилось в голове, топя в захватывающем вожделении все благие намерения. Да, да, обещал себе медленно, долго, так нежно, как только умел, чтобы довести свою Черемуху до полного изнеможения, когда она в стонах собственное имя забудет, хотел увидеть этот момент, черт, ему нужен был этот момент — но куда больше нужна была сама Ленка. Вся — вот такая, какой сейчас была: шалая, безрассудная, готовая на что угодно ради удовлетворения. Он должен был дать ей это удовлетворение.