- Это также может значить, что с ней не всё в порядке. Но что главнее всего, это значит, что я воспитала молодого человека, совершенно бестолкового в своем отношении к женщинам, - тон матери был искренне возмутителен, а реакция чересчур бурной. В конце концов, это была всего лишь Дженна. - Боже мой, Фред, подобного я от тебя не ожидала, - если бы мне платили за эту фразу по одному пенни, я был бы чёртовым финансовым магнатом.
- И что ты предлагаешь делать? - я вопросительно приподнял одну бровь, когда мама закатила глаза, разочарованная во мне ещё сильнее, чем могла быть прежде. Она считала меня идиотом, это я знал наверняка.
В то же время я не мог просто заявиться к Дженне домой неделю спустя после объявленного ею же перерыва, потому что полагал, что ей нужно было свободное пространство, ограждение, прежде всего от меня. Если это всё было лишь ради привлечения внимания, то было по большей мере смешно, потому что противоречило всяким законам логики. Хоть я плохо разбирался в девушках, но точно знал, что когда кому-то плохо ему нужно одно из двух - человек, который безоговорочно будет с ним в эту непростую минуту, или абсолютный покой и тишина, дабы разобраться в себе, упорядочить мысли и сделать правильные решения. Я не мог предоставить Дженне первого, потому что являлся одновременно человеком, который всё испортил, а потому моё навязчивое появление могло лишь всё усугубить. Кому нужны неискренние извинения и заверения в том, что истинная правда была ложью? Я ведь мог обмануть её ещё раз, убедив в том, чего не было на самом деле, но это было неправильно, даже если оставалось единственным, что девушка хотела от меня услышать.
- Иди сейчас же к ней. Поговори и объясни всё, как есть, - будто это было просто. Будто я мог кому-либо рассказать всё, как было. Хоть бы и себе.
- Что рассказать?
- Что тебе нравиться другая девочка, - мама взяла меня за руку и больно сжала. Я хотел возразить ей привычным «Мы с Джо всего лишь друзья», но она не дала мне вставить и слова. - Это разобьет ей сердце, но будет лучше, чем если ты будешь просто молчать или обманывать её раз за разом.
- А что если мне с ней было удобно? - внезапно спросил я, заставив маму округлить глаза от удивления и приоткрыть рот, чтобы выпустить разочарованный вздох.
- Ты будешь разбивать девушке сердце ради удобства? - мы оба и не заметили, как отец перестал читать, внимая нашему разговору. Он внимательно смотрел на нас, заняв нейтральную позицию, сделав весьма правильное решение не вмешиваться, что, я почти был уверен, далось ему с большим трудом.
- С чего ты вообще взяла, что я разбиваю ей сердце? Уверен, её «любовь» имеет ту же основу, - меня отвлек вибрирующий в кармане телефон. Достав его, я увидел сообщение от Джо. Она возвращалась со школы. - Ты закончил? - я обратился к отцу, который продолжал наблюдать за нашей неудавшейся беседой, как за одной из театральных сценок. - Мне нужно идти. Я говорил тебе о встрече с Джо, - в этот раз я обратился с матери. Не дав ей возразить, поставил пакет с игрушками на пол и ушел в свою комнату, чтобы переодеться.
Я не думал о Дженне довольно-таки продолжительное время, за которое любой другой парень должен был обдумать свои ошибки и приползти на коленях к девушке, чьи чувства были обиженны (последнее совсем из рода фантастики, но Дженна, наверное, именно так себе всё и представляла). Я даже не вспоминал о ней, исключительно мысленно замечая её пропажу, что нисколько меня не смущала. Ей нужно было время, как и всем. И я не стал его у неё отнимать.
Я проживал лучшие дни, гуляя с Джо, продолжая рассказ о Нэнси, проклиная зиму. Жизнь шла своим чередом, и едва ли не впервые я чувствовал, словно шел с ней в ногу. Это было легко, как идти вниз по улице, которую я знал вдоль и поперёк, и быть уверенным, что за следующим поворотом ничего плохого меня не могло ожидать. Внутри будто появилась некая воздушность в каждом движении и шаге, не ощущаемая ранее. Просто всё было хорошо и этого было достаточно.
Мама внедрила Дженну мне в голову, как вакцину, введенную под кожу. Она стала чёрной каплей краски, что съедала остальные цвета, превращая их в серые и блеклые. Проснулся голос совести, от которого я давненько уже не слышал вестей и стал повторять одно и тоже, вызывая у меня и раздражение, и негодование, и другого рода неудобства, связанные с этими. А что если с ней, правда, что-то случилось? Что, если она действительно не в порядке и ей даже не с кем этим поделиться? Что если Дженна ждала от меня нелогичных действий, что казались мне абсурдными и бессмысленными, чем дольше я убеждал себя в том, что именно в них она нуждалась? И эти мысли не нравились мне по мере того, как всё больше сводили меня с ума.