– Так не уезжай.
– Ты же знаешь, почему я еду.
– Конечно! В Соединенные Штаты, поближе к Хуану Корлосу.
– Это же абсурд! Ты сам не веришь в то, что говоришь!
– Нет, давай будем честными: мы должны были пожениться давным-давно.
– Но в последний раз отсрочки попросил ты.
– Верно. Тогда поженимся сейчас.
– Сейчас для этого не время. Мы еще не пришли в себя после смерти Лауры.
– Для тебя никогда не настанет подходящее время. Всегда что-нибудь, да помешает. Мне надоело просить тебя стать моей женой.
– Как тебе будет угодно!
– Решай: сейчас или никогда!
– Это запрещенный прием, Виктор. Пойми, что наша свадьба, наше счастье ранит моего сына.
– Тогда я желаю тебе удачи! До старости ты будешь нянчиться с Хосе Игнасио. Что ж, твое право – отказаться от счастья. А я этого делать не собираюсь. Я найду свое счастье в другом месте.
Няня Чайо часто пыталась внушить всем домашним, что крестины маленькой Марииты нельзя откладывать.
– Детей надо представлять Богу сразу же, как только они родятся. Ах, никто не знает, что может случиться!
– Нет-нет, не дай Бог! – испугалась Эстела.
– И я думаю, что лучше поторопиться, – поддержала няню Ана.
– Что ж, устроим все очень скромно, – согласилась Эстела. – Надо только договориться со священником и позвонить Марии. А крестными будут Федерико и Ана. Лаура их обоих очень любила.
Звонок с ранчо застал Марию, когда она разговаривала с Хосе Игнасио.
– Сделаю все возможное, Федерико. Ты же знаешь, как бы мне хотелось присутствовать на крестинах моей внучки.
– И чего же ты ждешь? – вспылил Хосе Игнасио. – Можешь отправляться немедленно.
– Хосе Игнасио, это уж слишком!
– Зачем ты отправляла девочку, если намерена постоянно расспрашивать о ней и ездить туда?
– Она – моя внучка.
– Она так дорога тебе, что ты готова отложить поездку в Штаты до лучших времен, не правда ли?
– Конечно, нет.
– Не волнуйся, мама. Ты можешь ехать на ранчо когда угодно, потому что я с тобой никуда не поеду.
– Если бы ты знал, чем твоя мать жертвует ради тебя, – вмешалась Рита, – ты бы не сказал такого.
– Да уж! Пожертвовала внучкой и теперь жалеет. Можешь оставаться с нею на ранчо!
– Я не сказала, что буду на крестинах. Федерико только сообщил мне, что они состоятся завтра, вот и все.
– Ты лжешь! Ты все время мне лжешь!
Хосе Игнасио, считая себя оскорбленным, покинул гостиную, а Рита выразила сомнение в том, что Мария поступила верно, слишком потворствуя Хосе Игнасио.
– Так надо, Рита. Поверь, я знаю, что так надо, – отвечала Мария.
– Ты и учителя не убедила в своей правоте?
– Увы, нет! Он потребовал немедленной свадьбы. Прямо сейчас, сегодня.
– Конечно, вы долго выбирали подходящее время и наконец выбрали самое удачное! – съязвила Рита и продолжила уже совсем в другом, горестном тоне: – Какие же мужчины эгоисты! Оба одинаковые: Хосе Игнасио со своей бедой и учитель со своими претензиями.
– Виктор сказал, что разговора о свадьбе больше не будет.
– Он сто раз уже это говорил.
– Нет, сейчас все гораздо хуже. Все у меня плохо, Рита! Я даже не могу поехать на крестины внучки, – Мария больше не сдерживала слез.
– Ах, если уж ты так угождаешь Хосе Игнасио, то поезжай на ранчо тайком. Самолетом. А я здесь придумаю что-нибудь правдоподобное для Хосе Игнасио.
– Спасибо, Рита! Спасибо! Я так и сделаю.
Утром Рите очень хотелось отругать и даже отшлепать Хосе Игнасио, но она должна была сохранять мир в течение дня, пока Мария не вернется с ранчо.
– Ты уверена, что мама так рано ушла в офис, а не уехала в другое место? – подозрительно спросил Хосе Игнасио.
– Слушай, ты обижаешься, что тебе все не дают покоя, – напустила на себя строгость Рита, – а по-моему, ты сам постоянно ищешь повода для скандала. Лучше бы поел как следует.
Зато Луис не стал церемониться с другом и сказал, что нельзя так относиться к матери.
– Она хочет, чтобы я все время был под рукой: боится, как бы чего не вытворил.
– Есть отчего бояться. Ведь ты ведешь себя как капризный, жестокий ребенок.
– Я всего лишь не хочу, чтобы она поехала на крестины.
– Но это ее право. Даже обязанность.
– Не думаю.
– Знаешь, тебе действительно надо развеяться где-нибудь в Штатах. Скажи спасибо матери, что она хочет вернуть тебя к нормальной жизни.
– А я что, ненормальный? Я, по-твоему, рехнулся?
– Нет… Но в твоем сознании что-то все-таки перевернулось. Давай лучше пойдем в университет. Я хочу быть твоим другом и в радости, и в горе, но это не значит, что я одобряю все твои выходки. Дай Бог, чтобы ты потом не пожалел.
Крестины прошли несколько скомканно из-за того, что Мария торопилась с отъездом. Она чуть не плакала, расставаясь с малышкой. Сестры утешали ее, говоря, что скоро все устроится, Мариита вернется в родной дом. А Диего опять заявил, что Хосе Игнасио – трус и никогда не захочет видеть свою дочь.
Дома Мария застала гостей: дона Густаво и Виктора. Оба пытались вразумить Хосе Игнасио – каждый на свой лад. Дон Густаво предлагал пожить у него («Будем затворничать вместе»), а Виктор был более категоричен:
– Мария сделала большую ошибку, вытащив тебя из отеля, Хосе Игнасио. Тебе следовало там сидеть долго и залечивать свои раны. Если бы ты понял, что такое одиночество, то сейчас не вел бы себя так жестоко с теми, кто тебя любит. Ты хочешь страдать? Пожалуйста! Но прекрати шантажировать мать!
– Виктор, перестань! – испугалась Мария.
– Нет уж! Ты не хочешь открыть ему глаза, так это сделаю я.
– Виктор, не смей обижать моего сына!
– Я не хочу жить! – вдруг истерично вскрикнул Хосе Игнасио. – Я всем только усложняю жизнь. Ты страдаешь, мама, прости. Нет, было бы лучше, если бы я умер!..
– Только не это, Хосе Игнасио! – Мария вцепилась в порывающегося уйти Хосе Игнасио, а Виктору бросила зло:
– Видишь, чего ты добился? Вернул его в реальную жизнь? Доволен?
В это время в гостиную вошел Рафаэль Идальго и, увидев Марию, засиял от радости:
– Ты уже вернулась? А мне сказали, что ты на крестинах, и я зашел узнать, как там твоя внучка.
– Ты обманула меня! – новый приступ гнева накатил на Хосе Игнасио. – Не хочешь, чтобы крестный причинял мне боль, а сама делаешь еще хуже!
– Сынок, я прошу меня выслушать.
– Нет! Я сам решу свои проблемы! Теперь я навсегда уйду из этого дома! Не хочу от тебя ничего – ни сочувствия, ни жалости!..
Хосе Игнасио выбежал вон, а Рафаэль, поняв свою оплошность, стал просить прощения у Марии.
– Ах, не беспокойся, – обессиленно отвечала Мария. – Все равно он бы узнал. Лучше посоветуй, что мне делать с сыном. Боюсь, как бы он не наложил на себя руки.
Никто не заметил, как Рита выбежала вслед за Хосе Игнасио и догнала его уже во дворе.
– Ты что, действительно сошел с ума? – Рита ухватила крестника за руку, и, вероятно, в ее словах и в ее движениях была такая уверенность, что Хосе Игнасио остановился и даже как-то затих, присмирел.
– Да, мы обманули тебя. Но мы ведь уже боимся твоих истерик. Ты посмотри на себя: что ты выделываешь! Ты добиваешься, чтобы мать умерла от горя?
– Я ей больше не помеха.
– Ты или дурак, или негодяй. Быстро же ты все забыл, в такого эгоиста превратился! Разве ты не помнишь, как твоя мать дни и ночи, год за годом горбилась над швейной машинкой? И все – ради тебя, чтобы ты получил и образование, и развлечения. И любовь! Тебе мало?
– Она лгунья!
– И такая маленькая ложь застлала целую жизнь, посвященную тебе? Какой же ты несправедливый! Хорошо, уходи! Добей свою мать в ее горе! Видно, ей и вправду на роду написаны одни страдания.
– Ладно, я никуда не уйду. Только оставь меня одного, пусть я немного остыну. Я действительно будто не в себе, прости. А позже я попрошу прощения и у мамы.
После этой скандальной сцены Хосе Игнасио был каким-то безвольно послушным. С безразличием и обреченностью выполнял все просьбы: ел, спал, шел в университет. Казалось, что на прежнюю агрессивность у него уже не было сил. О дочке с ним, правда, никто не заговаривал, все молили Бога, чтобы в таком состоянии Хосе Игнасио продержался до отъезда из Мексики.