Тяжелая участь — влюбиться в кицунэ и быть у нее на посылках!
ТАЙФУН
Голос у гейши был противный, пела она фальшиво, по струнам сямисэна брякала невпопад. Но от плохой музыки терзался один Маса.
Со стороны речная прогулка выглядела обычным туристическим аттракционом. В кабине, за приоткрытой бумажной перегородкой, сидят двое клиентов, сбоку почтительный гид, на корме лодочник с длинным веслом, на носу гейша. Однако единственным слушателем-японцем тут был Маса. Атаман с послом в японском пении ничего не смыслили и вообще были слишком увлечены беседой, а гребца изображал бурят Михайлов. Таково было одно из условий: лодочника обеспечит белая сторона, гейшу — красная. Певунья (чтоб ей в воду свалиться!) на самом деле была «свой товарищ», член подпольной ячейки, представительница угнетенного женского пролетариата и бывшая жертва половой эксплуатации из веселого квартала. Поэтому музыкальное сопровождение было паршивым, а лодка плыла криво.
В качестве дополнительной гарантии безопасности по берегам следовали сопровождающие: по правому — наряженные туристами казаки, по левому — Кибальчич со своими боевиками. Маса находился в лодке как особа, пользующаяся доверием обеих сторон. Весь предыдущий день он курсировал между красными и белыми, согласовывая протокол встречи, а сейчас сидел, обмахивался веером, без большого интереса прислушивался к голосам.
Сначала стороны перечисляли взаимные обиды и претензии — кто сколько народу в гражданскую войну перестрелял, нарубил и перевешал. Счет получался примерно равный. Но ничего, не расплевались. Собеседники всего лишь демонстрировали, как непросто им простить друг друга.
На втором этапе тон стал примирительным, зазвучали всякие подобающие поговорки: «кто старое помянет, тому глаз вон», «что было, то прошло, быльем поросло», и прочее подобное.
Потом началась торговля. Товарищ Копп спросил, на каких условиях генерал готов «публично разоружиться перед Советской властью». Семёнов вынул бумажку, стал перечислять.
Во-первых, он желает вернуться не как амнистированный преступник, а как союзник, которого встретят торжественно. Во-вторых, ему должны дать высокий чин. В-третьих, посольство выплатит новому другу Кремля аванс в 25 тысяч долларов.
— Зачем вам деньги? Вы и так лопаетесь от золота! Между прочим, нашего, советского золота! — упрекнул посол, раздраженный непомерностью требований.
Высокие стороны попрепирались, чье это золото. Договорились: что потрачено — потрачено, бог с ним, но остальное должно достаться трудовому народу Советской России. Насчет двадцати пяти тысяч атаман пояснил, что эти средства ему нужны не для себя. У него грандиозный план.
Он едет в Маньчжурию, набирает и вооружает там отряд из русских. Все будут уверены, что готовится акция против Советов. А вместо этого семёновцы захватят Харбин и железную дорогу, а потом объявят Желторосскую Советскую Республику. В СССР сейчас шесть республик — Российская, Украинская, Белорусская, Закавказская, Узбекская, Туркменская, а станет семь. Бывший атаман, теперь комкор Красной армии Григорий Семёнов возглавит ее Совнарком.
От такой перспективы у посла захватило дух, и потом обсуждали уже только размер аванса. Продолжалось это долго. В конце концов атаман согласился на первое время удовольствоваться двумя тысячами долларов.
— Уф, товарищ Копп, прямо вспотел от вашей прижимистости. Ладно, скрепим уговор рукопожатием. И давайте распахнем перегородки. Душно.
Скрипнули сёдзи. Маса увидел распаренную физиономию Семёнова и сосредоточенного, хищно подобравшегося посла.
Лодка приближалась к мосту Нихонбаси. На нем стоял черный автомобиль. У перил торчали двое японцев в строгих костюмах, пялились прямо на лодку.
Токко, в первый момент подумал Маса. Неужто пронюхали? Ох, нехорошо! О конспиративной встрече майору доложено не было.
Но потом успокоился. Автомобиль был «роллс-ройс», а костюмы слишком хорошо сшиты для шпиков. Просто воротилы из расположенного неподалеку финансового квартала тоже ведут какие-то секретные переговоры в нейтральном месте. Глазеют, потому что надо же на что-то смотреть, а тут плывет красивая лодка. Там заливается гейша, жмут друг другу руки два иностранца.
— Исторический момент! — взволнованно воскликнул Семёнов. — Обнимемся — по-нашему, по-русски?