После этого оставалось только объясниться с Кибальчичем. Тут затруднений и вовсе не возникло. Узнав, что Семёнов хотел надуть страну Советов, Момотаро разразился крепкой русской бранью. Пообещал, что рано или поздно карающая рука мировой революции вздернет «бешеную белую собаку» на виселицу.
Аминь, сказал себе Маса, ныне отпущаещи. Наконец можно заняться своими делами. Один день всего и понадобился.
В благодарность он получил вечером бонусный массаж, хотя число сегодня было нечетное. К тому же — не меньший, если не больший приз! — Мари осталась ночевать, и они спали в одной постели.
Правда, она не сняла платья, да еще проложила посередине границу, пересекать которую запрещалось: шелковый чулок. Спала, свернувшись по-кошачьи, тихо посапывала. Маса смотрел на нее и вздыхал. Думал, что чулок — как меч, отделявший Изольду от Тристана.
А всё равно было хорошо. Очень.
Утром они вместе позавтракали и отправились на вокзал. Путь предстоял неближний, в северный край Аомори. Там, близ горного озера Товада, вдали от населенных мест, находилась обитель, где обрела пристанище оклеветанная куртизанка Орин.
В дорогу Мари оделась подобающим для святого места образом: в серенькое кимоно, повязала голову платочком — такая скромная мышка, прямо не узнать. Еще и молилась. «Богиня Каннон, — шептала она, сложив ладони, — сделай так, чтоб старушка была жива и не в маразме. Ну, пожалуйста, что тебе стоит?». Маса же просто смотрел в окно. Чем дальше от столицы, тем патриархальней становился пейзаж. Многоэтажные кирпичные дома исчезли, фабричные трубы встречались всё реже, на полях вкалывали скрюченные крестьяне в широких соломенных шляпах. Казалось, едешь не с юго-запада на северо-восток, а из двадцатого века в девятнадцатый.
Заночевали в пристанционной гостинице и на озеро попали только к середине следующего дня. Автобус в эту глухомань не ходил, пришлось нанимать крестьянскую повозку и тащиться со скоростью улитки.
Зато стояла обитель славно — на пологом лесистом склоне, откуда открывался упоительный вид на водную гладь, и в ней отражалось синее небо. Не такое плохое место, чтобы промолчать тут всю жизнь.
Да и с кем здесь разговаривать? А главное о чем?
От одного взгляда на постные физиономии монашек накатывала зевота. Не лучше была и аббатиса, к которой гостей провели сразу. Видно, захолустный монастырь не был избалован посетителями.
Бритоголовая настоятельница в лиловой рясе угостила жидким чаем, вежливо выслушала трогательный рассказ, сочиненный Масой как раз для такой божьей птахи: про незабвенного покойного батюшку, которого знавала когда-то одна из здешних отшельниц. О батюшкином ремесле, конечно, не упомянул.
Мари талантливо изображала хорошую японскую жену. Каждому слову мужа поддакивала, сама помалкивала, а если скажет что-нибудь, то очень коротко и обязательно с поклоном, да еще прикроет рот ладонью. Вот бы она была такою всегда!
— Которая из моих питомиц вам надобна, сударь? — спросила монахиня. Говорила она по-старинному, будто персонаж театра Кабуки.
— Сестра Соин, — назвал Маса монашеское имя бывшей звезды «ивового мира». — В добром ли она здравии?
Они с Мари тревожно переглянулись, потому что настоятельница сокрушенно завздыхала.
— В здравии-то она в здравии, насколько сие возможно в 86 лет. Только сестра Соин вам ничего о вашем батюшке не расскажет. У нее ведь обет догробного молчания. Разве вы, сударь, не знали? Она наша достопримечательность. Живет в монастыре еще с сёгунских времен. К нам даже девушки-паломницы ходят, посмотреть на нее издали и помолиться. В окрестных деревнях считается, что это приносит счастье в любви. Уж не знаю, откуда взялось это суеверие, но я не препятствую. Пусть молодежь приходит в святое место хоть ради этого.
— Наверное, девушки ищут у отшельницы любовное счастье, потому что в юности она была знаменитой куртизанкой, — предположил Маса.
Настоятельница изумилась:
— Кто, сестра Соин? Что за странная фантазия!
И засмеялась. Она явно ничего не знала о колоритном прошлом Орин. Об истории с предательством, стало быть, тоже?
— Отчего госпожа Соин приняла такой суровый обет?
— У нас не принято рассказывать друг о друге, — строго молвила начальница. — А те, кто знал историю сестры Соин, давным-давно умерли. Когда я поступила сюда молоденькой послушницей тридцать лет назад, она уже была в преклонном возрасте. Встретишь ее в саду — слегка улыбнется, поклонится, и всё.