— Ну, спасибо, друг! Великий ты человек!
Гладких устало откинулся на спинку сиденья и вынул из кармана портсигар. Хотел закурить, но пальцы не слушались, и он никак не мог ухватить сигарету. Проценко прямо в кармане вытащил из пачки папиросу и протянул ее Гладких. Рука Павла Федоровича повисла в воздухе. Иван спал.
5. Пиратский набег
На Колыму пришло лето. Розовой пеной шиповника и иван-чая залило долины небольших таежных речушек. Потемнела скупая зелень лиственничника. Лишь на самых высоких вершинах сопок да в глубоких затененных распадках схоронился в ожидании новых холодов потемневший снег.
Ожила тайга. Оставили зимние квартиры степенные, исполненные достоинства бурые хозяева тайги и маленькие, юркие бурундуки. Замельтешили взад-вперед таежные сплетницы кедровки. На моду летнего сезона перешли зайцы и куропатки.
Но даже вся эта живность здешняя привыкла уже, что с наступлением теплых дней нарастает и крепнет над тайгой не прекращающийся ни днем, ни ночью гул — рокот моторов, шум падающей воды, грохот пересыпающейся породы.
Промывочный сезон у добытчиков золота — все равно как уборочная кампания у хлеборобов или путина у рыбаков. В течение всей уборочной страды горняки должны собрать урожай, ради которого три четверти года трудились механизаторы и шахтеры, строители и ремонтники, буровики и горнопроходчики, снабженцы и шоферы. А многолетний труд геологов-поисковиков, дорожников, создателей умных машин — конструкторов и металлистов? «В грамм добыча — в год труды». Эта почти математическая формула поэта проявляется здесь со всей наглядностью.
В разгаре был промывочный сезон и на «Славном». С ним пришли новые заботы, огорчения и радости. Прибавилось забот и у Ивана Гладких. Производство, казалось, и так поглощало его без остатка, а тут еще партийное бюро прииска назначило его парторгом участка. Именно назначило, потому что, кроме Ивана, уже принятого к этому времени в члены партии, на «Новом» работали лишь два кандидата партии — механик Павлов и бригадир бульдозеристов Шемякин. Поэтому ни о какой выборности партийного руководителя здесь пока не могло быть речи. Положение обязывало. Оно означало, что теперь предметом забот и внимания Ивана Гладких становилось все — и трудовые дела каждого, и быт, и отношения людей. А разобраться в этих отношениях было далеко не всегда просто. Люди здесь были разные, часто — с биографиями очень сложными и характерами, легко ранимыми. Начальник участка и старик Карташев, например, прибыли сюда, на Колыму, лет двадцать пять назад и не по доброй воле. Очистившись от скверны культа личности, партия смыла грязное пятно с этих людей, но, как пережиток дней минувших, кое-кто еще относился к ним настороженно, как к «бывшим». Иных же настораживало другое: а какими, мол, вы вышли оттуда, не сломили ли вашего духа горькие думы о справедливости? Не растеряли ли великой веры в то, чем жили без вас в эти годы?..
Сам Гладких относился к тому поколению северян, которое прибыло сюда уже после войны. Нет-нет, но и по отношению к таким давало себя знать иногда некоторое недоверчивое отношение со стороны молодежи, подогреваемое «обиженными». А как, мол, вас коснулось то сложное время? Уж не неисправимые ли вы дети культа?..
Были кое у кого из новоселов и свои, особые болячки, связанные с издержками послевоенного воспитания. А тут еще на участке снова появился Лешка Важнов, от которого Гладких в свое время с таким трудом избавился.
Бывший начальник смены разведучастка несколько лет отбывал на Колыме наказание за какое-то служебное или бытовое преступление. Человек слабохарактерный, с червоточинкой, в лагере он не перевоспитался, а, наоборот, усвоил самое худшее — и нравы, и язык потустороннего, за колючей проволокой, мира. Снова на участок он был прислан на роль горного мастера, мало работал и много пил. Но Ивана больше всего беспокоило не его нерадивое отношение к делу, а то, что к Важнову, соблазнившись сомнительной лагерной романтикой и показным его анархизмом, потянулся кое-кто из молодежи.
Дела на участке шли неплохо. Майский план горняки выполнили первыми на прииске и вторыми в районе. Не худшие результаты ожидались и в июне. Проценко прикидывал, что процентов двадцать сверхпланового металла они дадут. Но оба — и он и Гладких понимали, что могли бы дать и все тридцать, если бы промывочный прибор номер шесть, на котором горным мастером был Важнов, работал так же, как остальные.
Никаких так называемых объективных причин для отставания прибора не было. Пески здесь были богатые, содержание металла даже несколько большее, чем предполагалось, и полигон удобный, позволяющий бесперебойно снабжать прибор песками. Правда, поверхностные пески были победнее. Тем скорее, казалось бы, надо было их отработать, чтобы добраться до хорошего золота. Но, не получив желаемого сразу, ребята разочаровались и вместо того, чтобы форсировать промывку, с каждым днем работали все хуже. Неверие в успех, подкрепленное заразительным примером и влиянием разболтанного мастера, породило недисциплинированность, безынициативность, равнодушие к делу. Все это не могло не беспокоить руководителей участка.