Николай словно подслушал его мысли.
— Ты с Важновым не связывайся лучше, я тебе говорю, — повторил он. — От него всего можно ждать.
Геннадий не ответил.
Сквозь густые заросли на полянку, брызнуло выплывшее из-за сопки солнце. Было что-то около шести утра. В восемь начиналась смена. Уже тащась к поселку по высохшей, но пружинящей, как на болоте, меховой подстилке, Геннадий спросил:
— А чего ты его боишься так, Лешку-то?
На этот раз промолчал Серков. Тропка раздвоилась Воронцов повернул к общежитию, Николай пошел дальше — к столовой.
В комнате никого не было: видимо, ребята уже ушли завтракать. Геннадий снял мятые пиджак и брюки, влез в рабочую робу. Взял с тумбочки осколок зеркала: ничего особенного — человек как человек. Только комары разукрасили немного. От сердца чуть отлегло. До этого думалось, что вчерашний загул прямо-таки запротоколирован на его физиономии. А так еще можно, слава богу, показаться на людях.
Он примерил перед зеркалом одну улыбку, другую и почувствовал себя во всеоружии. Но тут в дверях появилась фигура Лешки Важнова. Вот про него уже нельзя было сказать, что бурная ночь не оставила на нем следов. Переносица у Лешки опухла и имела цвет недозревшей вишни: Левый глаз, обрамленный чернильным синяком, закрылся отеком. Первым заговорил Лешка.
— Чего уставился так? Не узнал? — щуря неповрежденный глаз, спросил он.
Никакой угрозы в его тоне Геннадий не услышал. Была в нем только настороженность да еще, быть может, потаенная надежда, что и в самом деле ничего не помнит Воронцов о событиях минувшей ночи. Испытывая чувство неловкости и какой-то внутренней скованности, столь несвойственное ему, Генка ответил:
— Отчего ж не узнать? Узнал. Хотя и украсился ты здорово, ничего не скажешь.
Лешка продолжал испытующе сверлить его взглядом.
— Не помню ни хрена, упимшись. Седой говорит, что на сучок наткнулся. Ну, а ты живой?
— Живой. Только голова, как чугунная. И тоже не помню ничегошеньки.
Лешка повеселел.
— Опохмелился? Седой, оставил, вам там с Колькой немного.
— Я не стал, — Геннадия снова передернуло. — Николай выпил.
Лешка насторожился.
— А где он? Окосел небось снова. Рассказывает-то что?
— А что он может рассказывать? Что он, трезвее нас был?
Лешка хохотнул удовлетворенно.
— Точно. А ты, значит, вкалывать уже? Давай-давай! Вечерком опохмелимся еще. Как следует. Я, как только начальство явится, тоже хомут просить пойду. Перековался, мол, граждане начальнички.
И снова захохотал.
Смешком прикрывается, подумал Генка. А есть и для него авторитеты, оказывается. Вон Седой как прищучил — и от ссоры сторонится, и на работу идет… Вслух же спросил:
— Опять к нам броситься будешь?
Лешка снова глянул колюче.
— А что, не примете?
— Чудак ты все-таки, — весьма уклончиво ответил Генка. — От нас это разве зависит?
— Вот и то-то, — почему-то удовлетворился Лешка этим ответом.
Его действительно направили в ту же бригаду, но уже не бригадиром, а сменным оператором. Гладких в благие намерения Важнова не поверил и был против его возвращения в бригаду. Но потом согласился — не столько с уговорами самого Лешки, сколько с доводами начальника участка.
— Говоришь, разагитировали тебя хлопцы? — переспросил Проценко. — Перевоспитался уже? Не очень-то я тебе верю, но проверить можно. Что ж, ступай туда, где напакостил. Оно нагляднее будет. И нам и агитаторам твоим. Поднажмут, если не доагитировали.
Иван, рубя воздух ребром ладони, поставил условия:
— Чтобы спиртным на километр от прибора не пахло — раз! Карты сжечь — два! И чтобы девушкам не хамить — три! О работе добросовестной я уже не говорю. Ясно?
— Ясненько, товарищи начальники. Могила! — заверил Лешка и для большей убедительности резанул себя большим пальцем по горлу.
— А украшение под глазом, — это, что же, следы агитации? — поинтересовался Проценко.
— Ну да! За кого вы меня принимаете? — возмутился Важнов и повторил версию, экспромтом придуманную для Геннадия. — На сучок ночью напоролся.
— Очень похоже! — засмеялся Павел Федорович. — Это у кого же на нашем участке такой здоровый сучок о пяти пальцах?
— Да нет, в самом деле…
— Ну ладно. Сучок так сучок, — махнул рукой Проценко. — Только по ночам тоже трезвым ходить надо, а то следующий раз на телефонный столб наткнешься — без головы останешься.