Выбрать главу

Дома у Лёки неожиданно оказалась целая компания – родители, двоюродная сестра и… Юлька. Все вместе они выпили по пятьдесят протокольных граммов коньяка, съели плов, посмотрели телевизор. Совершенно неожиданно Лёка была веселой, травила анекдоты и постепенно Женькино беспокойство прошло.

Уже поздно ночью началась процедура провожания. Сначала Юльку проводили до дома, потом Женьку до общежития. Присели на лавочку, глядя на снующих туда-сюда студентов. Лёка закурила, а Женька молча начала считать листья на асфальте.

– Лен, ты чего такая смурная? Всё же хорошо… вроде бы.

Лёка помолчала, глядя на горящие желтым цветом окна, затянулась и, наконец, ответила:

– Ну да. Всё хорошо.

Отшвырнула окурок и обняла притихшую Женьку.

Но что-то новое появилось в этих объятиях – всегда невозмутимая и такая сильная Лёка как будто просила защиты. Чтобы уткнуться носом в плечо и ни о чем не думать.

На секунду Женя ощутила что-то очень интимное в этих объятиях – ёе губы задрожали, а сердце заколотилось сильнее и сильнее…

Минутная слабость, яркое, восхитительное чувство. Как будто…

– Идем, мелкая, – Лёка разомкнула объятия и волшебство пропало, – Ты права – всё будет хорошо.

– Лен, подожди. Давай еще посидим, – Женька отчаянно уцепилась за Лёкину руку. Ей не хотелось идти домой – там, в тишине и пустоте комнаты, жил с недавних пор главный Женькин страх.

Первый раз он появился совсем недавно – Женька не могла заснуть и почувствовала, как забирается в сердце что-то холодное и ужасное. Забирается и ворошит там своими острыми пальцами-колючками, раздирая внутренности на части.

В последние дни этот кошмар повторялся всё чаще и чаще. И когда это случалось, оставалось только обнять подушку, сжать зубы и лежать, чувствуя, как дергая за измотанные нервы, страх рассказывает про Виталика, напоминает о болезненных ночах и твердит, твердит: «Трусиха, расскажи всё Ленке».

– Жень, ты чего?, – ой, мамочки… Оказывается, Лёка уже несколько минут машет ладошкой перед лицом, а Женька и не заметила даже, погрузившись в свои мысли.

– Ничего! Задумалась просто. Лёк, а пошли к Кристинке зайдем? Чайку попьем, а?

– Можно и к Кристинке. Пошли.

Кристина была первым человеком, с которым Женька познакомилась, приехав поступать в институт. Они столкнулись на вступительных экзаменах, моментально разговорились, нашли между собой много общего и незаметно стали дружить. На первом курсе их даже поселили в одну комнату общежития – ту самую, четырнадцатую, где Кристинка жила до сих пор, но уже с новыми соседями.

Ох уж эта четырнадцатая комната… Её двери всегда были распахнуты для всех. И заходя в гости, можно было быть уверенным, что в любое время дня и ночи обнаружишь хотя бы парочку не спящих людей, пьющих чай на подоконнике, или раскладывающих на полу карты, или просто напевающих что-то под тихое бренчание гитары. Может быть, дело было в особой атмосфере, а, может, в людях – но именно в четырнадцатой комнате Женька всегда чувствовала себя как дома – легко и свободно.

Женя зашла в общежитие, кивнула вахтерше и прошлепала в четырнадцатую. Быстро обняла Кристинку, улыбнулась остальным обитателям комнаты и пробралась к окну.

Через минуту в окне показалась растрепанная Лёкина голова, встреченная дружным хохотом. И понесся на всех парах обычный студенческий вечер – анекдоты, чай, извечные «Снайперы» и «Машина времени» под гитару, и теплое Лёкино плечо под щекой.

***

Женька нашла Виталика в коридоре. Он спешил куда-то, на ходу доедая пирожок. Заметил, остановился и улыбаясь прижал к себе.

– Привет! А ты чего на пару не пошла? У тебя ж вроде философия.

– Да мне поговорить с тобой надо… Привет.

– А… Ну, пошли поговорим.

Они спустились вниз и вышли из корпуса. Ярко блеснуло в глаза солнышко и что-то лопнуло в груди, разливаясь огромной, бесконечной тоской. Женька взяла Виталика за руку и медленно побрела за ним в сторону скамеек.

– Что с тобой, Жень?, – спросил Виталик, присев на лавочку и равнодушно глядя в небо.

– Ничего… Погоди… Я сейчас… Скажу…

– Ладно. Жень, у меня к тебе тоже разговор есть.

– Какой?, – Женька развернулась и спрыгнула со скамейки. Встала напротив Виталика и потянулась к его руке.

– Мама звонила. Тимур совсем помешался на своем переходном возрасте – переходит уже все границы. И дом разваливается… В общем, мне надо домой ехать.

У Виталика никогда не было отца – Женька это прекрасно знала. Зато была старенькая мама и пятнадцатилетний брат, которого нужно было воспитывать и учить жизни. А еще был четырехкомнатный старый дом на окраине Новороссийска, оставшийся еще от бабки.

– Когда ты едешь?, – спросила Женька, зажмурившись.

– Послезавтра. Жень… Я уезжаю навсегда.

И сразу мир перестал существовать. Осталось только какое-то вопящее-скулящее чувство, сжимающее сердце и разрывающее его в клочья. Женька до крови стиснула кулаки и задышала часто-часто, пытаясь успокоить взбунтовавшееся сердечко.

– Ты не можешь уехать сейчас, – слава Богу, не дрожал голос, почти спокойно сказала.

– Почему? Малыш, не трави мне душу – мне и так тяжело…

– Я беременна.

На секунду Виталик застыл в оцепенении, а потом повернулся и застонал, зажав голову в ладонях.

– Давно?

– Что «давно»?, – Женя присела напротив и безуспешно попыталась поймать его взгляд.

– Давно ты знаешь?

– Сегодня ходила к врачу.

– Чёрт…

Внезапно Женька потянулась к Виталику, обняла его и затихла.

– Что мы будем делать, Витась?, – ей просто нужно было сейчас тепло, поддержка, понимание… Всё вдруг стало таким чужим и далеким, кроме этих теплых плечй, дрожащих под её руками.

– Чёрт!, – парень вскочил, оттолкнув Женю и заходил перед лавочкой, – Как же не вовремя всё.

Девушка молча смотрела на него, и внезапно Виталик резко сел рядом с ней, сжал руки в своих и, избегая пересечься взглядом, заговорил:

– Ты же понимаешь… Мы не сможем быть вместе сейчас. Я обязательно заберу тебя к себе, но чуть позже. И ребенок… Он совсем ни к чему сейчас, понимаешь? Ты еще молодая совсем, ну куда тебе ребенка? А забрать тебя с собой сейчас я не могу, понимаешь?

Виталик еще что-то объяснял про перспективы с работой, про брата, про разваливающийся дом, еще про что-то умное и правильное, но Женька слышала только, как где-то далеко гудит трамвай и солнце лучами разбивается о летний асфальт.

2

– Какой срок?, – Кристинка, казалось, совсем не удивилась. Может, ждала, что нечто подобное произойдет? Или это у всех бывает?

– Четыре недели. Или что-то около того, – Женя подняла на подругу опухшее от слез лицо и сжала губы, – Что мне делать, Кристя?

– А Виталик знает?

– Знает.

– И что говорит?

– Денег дал… На аборт.

И – снова прорвало. Зарыдала, уронив голову на стол и почти не чувствуя Кристиных рук, обнимающих, успокаивающих, заставляющих выпить валерьянку.

– Денег, понимаешь? На аборт… Дал… И уехал… Насовсем…

– Скотина! Господи, ну какая скотина!

– Нет!, – внезапно рыдания стихли, и Женька зверем посмотрела на Кристину, – Он хороший, правда. Просто он… испугался, что ли.

– Жень, так нормальные люди не поступают. И что ты решила?

– Не знаю.

– Но ты же понимаешь, что сейчас тебе ребенок совершенно ни к чему?

– Понимаю. Я боюсь, Кристя…

Кристинка задумалась. Поставила чайник. Достала из тумбочки бутылку водки и разлила по рюмкам.

– Давай. Надо стресс снять.

– Не хочу.

– Жень, пей давай – я знаю, как это бывает. Сама в прошлом году…

– Что? Ты тоже?, – Женька всё-таки выпила, сморщившись.

– Тоже. Все мы, бабы, дуры. Сначала летаем, а потом плачем. Слушай, – Кристя тоже выпила и быстро сунула в рот кусочек хлеба, – А Ленка в курсе?