— Я слышал выстрел, — заявил он детективам.
Звали его Трейвон Нельсон. Он работал мойщиком посуды в ресторане в центре города. Закрывались они в одиннадцать, но сам он обычно задерживался почти до часу ночи, затем садился на автобус номер 17 и домой добирался около двух. Он как раз вышел из автобуса и шел к дому, постукивая белой тросточкой по тротуару… некогда-то Трейвон мечтал стать знаменитым бейсболистом… как услышал выстрел, судя по всему, из пистолета или револьвера малого калибра. Затем услышал, как хлопнула дверца машины, а потом странный шипящий звук. И он никак не мог определить, что же это такое…
Баллончик с краской, подумал Мейер.
— Ну а потом кто-то закричал.
— Кричал на вас? — уточнил Карелла.
— Нет, сэр. Кричали на какую-то девушку или женщину.
— С чего это вы взяли?
— Ну, потому что он кричал: «Ты шлюха!» Ну а потом он, должно быть, ударил ее, потому как она так и взвыла и продолжала вопить…
— Ну а потом что? — нетерпеливо дернулся Мейер.
— Он убежал. И она убежала. Слышал, как стук ее каблучков затихает вдали. Она ходила на очень высоких каблуках. Знаете, когда вы слепы… — Его голос дрогнул. Глаз его за темными стеклами очков видно не было. — Это компенсируется обострением других органов чувств. Там был топот убегающего мужчины и стук высоких каблучков убегающей женщины. Такое, знаете ли, цоканье. — Он на секунду умолк. Видно, припоминал, на что похож стук высоких каблуков по тротуару. — А потом всё затихло, — добавил он после паузы.
Долгие годы жизни в раздираемом войнами Афганистане оставили свои отметины на морщинистом лице матери Салима Гюлялай Назир. Даже ходила она сгорбившись, и оттого на вид ей никак нельзя было дать пятьдесят пять лет — она казалась старухой под семьдесят. Детективы не осмелились приходить к ней, предварительно не позвонив, и, прибыв в дом Назира субботним утром ровно в шесть, обнаружили, что там уже собралось несколько скорбящих родственников. Гюлялай хоть и была теперь американской гражданкой, по-английски почти не говорила. Переводчиком между нею и детективами вызвался поработать ее племянник. Пареньком лет шестнадцати ему довелось сражаться на стороне моджахедов против русских.
Гюлялай рассказала примерно то же, что они уже знали от повара в закусочной.
Сына ее любили и уважали все. Он был добр и заботлив. Был любящим сыном. Обладал прекрасным чувством юмора. Отзывчивый и щедрый, преданный друг. Гюлялай просто не представляла, кто осмелился поднять на него руку.
— Разве что еврей, — добавила она.
Племянник перевёл.
— Какой еврей? — тут же насторожился Карелла.
— Тот, кто уже убил в городе одного таксиста-мусульманина, — перевёл племянник.
Гюлялай стала заламывать руки и разразилась громкими рыданиями. Словно по команде вместе с ней запричитали и другие женщины. Племянник отвел детективов в сторонку.
Сказал, что имя у него турецкое, Осман, но здесь, в Америке, все называют его Оззи или Оз.
— Оз Кираз, — представился он.
Рукопожатие у него оказалось энергичным и крепким. То был крупный мужчина лет тридцати двух- тридцати трех, с вьющимися темными волосами, открытым лицом и честным взглядом больших карих глаз. Карелла вполне мог представить, как Оззи убивал русских солдат голыми руками. Не хотел бы он оказаться на их месте.
— Считаете, вам по силам поймать этого парня? — спросил Оз.
— Постараемся, — ответил Карелла.
— Или же снова старая песня?
— Какая песня, сэр? — с любопытством осведомился Мейер.
— Да будет вам. Каждому дураку ясно, что этим городом правят евреи. Если кузена убил еврей, шансы привлечь его к ответу равны нулю.
— Мы постараемся, чтобы этого не случилось, — пробормотал Карелла.
— Поживем — увидим, — буркнул в ответ Оз.
— Увидите, — кивнул Мейер.
Звонок от детектива Карлайла из отдела баллистической экспертизы поступил в субботу без четверти семь утра.
— С вами я говорил вчера? — осведомился он.
— Нет. Это Карелла.
— Вы работаете с этим арабским дерьмом?