– Получилось правильно?
– Да, когда она родила мальчика. Подарила своему мужу сына. Теперь ей не нужно было вновь проходить через все это. Затем Робби подрос и пошел в школу. Она, вероятно, думала: «Слава Богу. Снова почти нормальная жизнь». И вдруг как гром среди ясного неба появляюсь я и снова ломаю всю ее жизнь.
– Она тебе так и сказала? – Алек пристально смотрел на Кристин.
Она пожала плечами:
– Ей не нужно было ничего говорить. Вопреки мнению большинства людей, дети не такие глупые и многое могут понять из разговоров взрослых.
– Это ужасно! – Алек со стуком поставил бокал на кофейный столик. – Не могу даже представить, как это больно. Пусть я никогда не был без ума от своей семьи, но я никогда не ощущал себя нежеланным.
– А я это чувствовала. – Кристин смотрела на свой стакан, не в силах поднять на Алека глаза. – Внутри меня всегда сидела маленькая девочка, которой отчаянно хотелось стать гордостью и радостью своих родителей. Я рано поняла, что для мамы никогда не стану такой. Впрочем, так же холодно она относилась и к Робби. – Кристин подняла глаза. – Но я не могу простить отцу... его элементарного невнимания. – В ее глазах появились слезы. – Я не могу его простить за то, что он, только потому что я девочка, просто не обращал на меня внимания. И поэтому для меня это было очень важно услышать сегодня утром, что он «впечатлен».
– Но разве этого достаточно? – мягко спросил Алек.
– Нет, – ответила Кристин. – Недостаточно, но в этом-то все и дело. Если я буду работать в больнице в другом конце страны, он, возможно, услышит о моих успехах, но совсем другое дело, если об этом ему будут говорить люди, которых он знает. Совсем другое дело, если он своими глазами увидит, что я чего-то стою. – Искреннее страдание буквально захлестывало ее. – Так или иначе, я хочу заставить его замечать меня и заставить его признать, что я, так же как и Робби, достойна его гордости.
Алек внимательно посмотрел на Кристин:
– И ты не находишь в этом ничего нравственно нездорового – посвятить всю свою жизнь одной этой цели?
– Я думаю, что если я могу этого добиться, это совершенно необходимо, причем не только мне.
– А если этого никогда не произойдет?
– Произойдет. Если я получу место в больнице Святого Джеймса. А я сделаю все, чтобы его получить. – Кристин взяла ладонь Алека в свою. – Вот почему я прошу тебя не воспринимать мое решение как оскорбление. Мне бы хотелось продолжать встречаться с тобой, но я ни за что не хочу упускать этот шанс.
– Понятно. – Алек невидящим взглядом окинул комнату, явно пытаясь принять ее решение.
– А знаешь, – рискнула предложить Кристин, – альтернативой этому может быть твой переезд в Остин.
Алек громко рассмеялся:
– Поверь мне, такого не может случиться.
– А почему нет? Там тоже есть поисково-спасательная служба.
– Но не горная поисково-спасательная служба. Нет гор, нет снега, нет катания на лыжах. – Он мельком взглянул на висящие на стене постеры, потом покачал головой. – С таким же успехом ты могла бы предложить мне отрезать руку или ногу.
Кристин охватило разочарование.
– В таком случае, полагаю, мы зашли в тупик.
– Еще нет. – Алек поднял бровь. – У меня есть еще неделя, чтобы заставить тебя изменить свое мнение.
– Говорю тебе, у тебя ничего не выйдет.
– А я говорю – посмотрим.
В ответ на его слова Кристин молча покачала головой.
– Ты когда-нибудь отступал перед возникшим препятствием?
Алек наклонился вперед и прижался губами к ее губам.
– Никогда.
Все следующие дни Алек словно слышал, как тикают часы у него над головой. После откровенного рассказа Кристин о своей семье она закрыла эту страницу жизни и повесила большую табличку «Не беспокоить». Насколько было возможно, Алек старался игнорировать этот знак и осторожно, но настойчиво продолжал убеждать Кристин, что переезд в Колорадо был бы лучшим решением для них обоих. Он вынужден был это делать, поскольку каждый день, каждый час, каждая минута приближали тот момент, когда она, сев в самолет, улетит из его жизни.
Как нарочно, их последняя ночь пришлась на канун Нового года, в эту ночь уже весь мир отсчитывал секунды.
Они танцевали в пабе, Алек крепко прижимал к себе Кристин, и их тела словно единое целое покачивались в такт музыке. Им казалось, что вокруг абсолютная тишина, хотя люди вокруг смеялись слишком весело, кружились слишком оживленно, а музыка играла слишком громко. Алек мог бы поклясться, что Кристин точно так же, как и он, хочет, чтобы стрелки часов просто остановились.
Кто-то крикнул, и оркестр перестал играть. Кристин подняла голову, лежавшую на плече Алека, и они повернулись к телевизору, встроенному в стенку бара. Публика притихла, все сосредоточились на репортаже из столицы штата Колорадо Денвера, где проходило празднование на центральной площади – аналог нью-йоркской Таймс-сквер. Когда пошел отсчет последней минуты, люди на площади оживились, криком прощаясь с каждой секундой уходящего года.
Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один. С Новым годом!