— Я что? Отвлечь бы его, побалакать.
— Пойдем в коридор и побалакаем: я тебе, пожалуй, про Адама и Еву расскажу.
— Ладно, ты не сердись. Я ведь с открытой душой…
— Да вы с открытыми душами своими разговорами угробить его свободно можете. Парень он стеснительный, отбрить не смеет. Сам видишь. А ну, катись, катись.
Андрей слышал, но вида не подал, мысленно благодарил Колечкина. Скоро стукоток костылей затих в другом конце палаты.
Когда стало легче, Андрей попросил сестру принести книжек.
Чтение скрашивало однообразие больничных дней. Иногда откладывал книжку в сторону, вспоминал совхоз, егозинские крутые тропы или шумный цех, где раньше работал. Почему-то особенно часто вспоминалась загородка, в которой жила косуля, ее большие, похожие на сливы, печальные глаза. Косуля доверчиво тянула влажную мордочку к Андрею. Борис протягивал свою руку. Козочка обнюхивала ее и пугалась.
— Почему она такая боязливая? — который раз спрашивал Борис, и Андрею уже надоело отвечать на этот вопрос.
А рядом стояла Нина Петровна, глядела влюбленными глазами на сына и что-то говорила. Ярко это всплывало в памяти. Зато образ Дуси понемногу стал стираться, тускнеть. Сколько ни силился представить ее, не мог. Лишь удивленно-радостные глаза всплывали ясно и ласково спрашивали: «Неужели ты отчаялся? Разве можно!»
Как-то Колечкин подсел к Синилову и сказал, небрежно кивнув головой на книгу:
— Когда-то я тоже с ума сходил, запоем читал.
— А теперь? — улыбнулся Андрей.
— Вылечился. Легче стало, ей-богу. Кошмары хоть по ночам не мучают. А то прочитал Гоголя Николая Васильевича, про чертей, бесенят да красную свитку — чуть с ума ночью не сошел, ей-богу. Бросил, с тех пор человеком себя чувствую.
— Бить тебя надо за это, а ты хвалишься, — флегматично заметил Зиновий Петрович.
— За что же меня бить-то? — удивился Семен. — За чтение грошей не платят, а я, грешный, люблю гроши. Вот что люблю, то люблю. Будут гроши, будет и житуха, верно говорю?
Андрей промолчал. Ему-то известно, каким потом доставались брату Василию деньги, которых всегда не хватало. Но самое главное — ни Василий, ни его жена никогда так цинично не говорили о них и не поклонялись им. А Виктор другой, тот, пожалуй, ради денег готов лоб расшибить.
— Иуда за тридцать сребреников родню продал, — вставил Зиновий и, не мигая, посмотрел своими воловьими глазами на Семена.
Тот снисходительно улыбнулся:
— То Иуда. А я своим горбом зарабатываю и в кубышку не прячу. Люблю хорошо пожить. Так что ты, Зиновий, не задирай меня, не надо. Жить всякий хочет, а я не хуже других, а может, даже лучше. Пожить хочу так, чтоб перед смертью вспомнить, что было! Жил, мол, на свете Семен Колечкин, ничего себе парень, весело гулял, сытно ел, до чертиков пил. Если хотите знать, я и жениться думаю лет сорока. Ей-богу!
— На здоровье, — усмехнулся Зиновий. — Рыжих бабы не больно уважают.
— Не так, браток. Рыжих они больше любят. Огненные они. Вот погоди, выйду из больницы, такой чуб отращу — любо-дорого взглянуть. Не чуб будет, а девичья смерть. Только я жениться не буду до сорока лет, зарок себе дал.
— Всяк дурак по-своему с ума сходит. Про тебя сказано.
— Э, брось, Зиновий, ты б сейчас сам не прочь пожить так, да жена не дает!
— Что́ брось? Тебя с такой философией изолировать надо. Люди, понимаешь, чудеса творят и не за деньги, учти!
— На собрании так говори, а здесь частная компания.
— Все-то у тебя навыворот, — рассердился Зиновий и обратился к Синилову: — Не слушай ты его, Андрюша, — ахинею он плетет!
— Ну, ладно, — примирительно произнес Семен. — Ты в бутылку не лезь, не надо. Не любо слушать — бывайте здоровы. Курить пойду.
Спорили без особого энтузиазма и злости, не сердились друг на друга, хотя говорили много обидных слов. Спор, видимо, у них уже застарел, родился еще задолго до появления Андрея в палате.
Зиновий поначалу понравился Андрею. Казался он умным, рассудительным мужиком. Чувствуя расположение к себе нового соседа, Зиновий как-то разговорился, и сразу потерял в глазах Андрея многое. О чем только он ни говорил, все у него выходило абсолютно правильно. Зиновий уморил Андрея. Уже засыпая, Синилов слышал приглушенный голос соседа:
— У них в жизни одна забота — деньги. Ничего святого больше нет. За деньги они готовы на всякие пакости.
Семен по натуре был человеком веселым, общительным, и пусть не во всем соглашался с ним Андрей, а все же с разбитным шофером было интереснее, не кидало в сон.
В пылу спора Семен однажды, усмехнувшись, сказал о Зиновии, как об отсутствующем: