„Без паники, только без паники“, — сказал вслух Петр, вспомнив отчаянно отважного мореплавателя Бомбара, испытавшего не раз свою выносливость и волю в морях и океанах на утлой резиновой лодочке. „Не надо спешить. Это испытание…“
Джек то ложился, вытянув лапы, то привставал и вертелся, поскуливал. „Выплывем, выгребем, Джекушка. Только не надо спешить…“ Наверно, сотни раз люди ходили по морю на этой посудине. Она была податливее под сильными взмахами Титыча и его товарищей. Петр вспомнил, как тетка Евдокия говорила о себе: „Я и за мужиков веслами помахала…“ Как же это ей удавалось отправляться за много верст на похожку, брать, вытаскивать рыбу из тяжелых сетей и возвращаться к ночи? Это так же невозможно себе представить, как и то, что женщины во время войны пахали землю под хлеб на себе. А так было.
И теперь уже ровно, размеренно опускались весла в темную воду, и остановившееся недавно время, замершее в отчаянии, потекло в размышлениях и в пространстве. Усталость и боль в руках Петр побеждал воспоминаниями, он греб упорно и долго, пока не услышал за спиной шуршание, потом удар — карбас ткнулся в берег.
Петр еще долго сидел на месте, опустив голову и руки, приходил в себя, а потом, тяжело переступая через сиденья и перемычки, перевалился через борт. Встал на камень, обмотал цепь вокруг влажного валуна и побрел вверх по склону.
Джек побежал, заспешил, а Петр пошел за ним вслед по каменистой тропе. Впереди был лес и тьма, едва просветленная звездами. Одна вдруг сорвалась с небосвода и белым росчерком сгорела в далеком пространстве. Петр шагал и шагал, переступая с камня на камень и все более проникаясь странным чувством страха и восторга, безбрежностью вселенной, вечной жизнью неба и кратким, но осмысленным своим существованием.
Джек отбежал недалеко и вернулся. „Зовет, явно зовет“. Петр начал медленно взбираться в гору. „Дед хотел, чтобы каждый из его близких пришел к нему ночью хоть раз… Что бы ни значило это завещание, я обещал и приду“, — решил Петр, хотя всю жизнь боялся темноты, ночного леса и тем более кладбища в такую пору.
Придавала смелости собака. Она забегала в кусты, шуршала ветками, внезапно выпрыгивала, что-то вынюхивала, будто шла по следу. „Надо продвигаться осторожно“. Петр, забравшись на гору, оглянулся. Уже были видны первые признаки рассвета, но в низинах было еще темно. Долгой была борьба с морем. Петр теперь не чувствовал усталости, болели только кисти рук, саднили мозоли.
Как черная гора, возник на склоне за перевалом знакомый сарай для разделки рыбы. Дорога пошла круто вниз, ботинки гулко постукивали каблуками под сводами деревьев, темнота сгущалась с каждым шагом, от ее густоты тяжелее стало дышать. „Может, вернуться? Кто знает, что там… Какая-то мистика — этот обязательный ночной приход…“ И все-таки Петр шел в сторону кладбища.
А вот и болотце. Тут где-то лежат старые доски. Но темнота и осока скрывали их.
— Джек, ты где? Иди вперед, — сдавленным голосом произнес Петр.
Собаки рядом не оказалось, ее не было, даже когда он негромко свистнул. Потом засвистел посильнее — и тоже никого.
— Ты что же это, оборотень… — пробормотал Петр, едва справляясь с ужасом, который, как холод, начал заполнять его грудь. „Наверно, собака впереди, на могиле Деда“, — успокоил себя Петр. Ногами пошарил в траве, ища переход, оступился и влез во что-то сырое, вязкое, хлюпающее. Резким прыжком дернулся, выпрыгнул и круто повернул домой.
Сердце колотилось, как загнанное, Петр зашагал быстрее и быстрее, почти побежал обратно в гору, но вдруг остановился. Лес кругом, ну и что? Болотце… ну и что? Кладбище… ну и что? Двадцатый век… Мне уже скоро тридцать, а я, как мальчишка, не могу сделать, что хочу. А я хочу, да, хочу постоять ночью над могилой Деда. Неизвестно, когда я еще сюда приеду. А собака, этот оборотень… она там, она преданнее и смелее людей».
И решительным шагом Петр направился на поиски мостика. Он оказался чуть-чуть в стороне от трухлявого пня, узкий, но вполне заметный, стоило только приглядеться. При более ясном уме и глаза стали зорче.
Петр перебрался через болотце, вышел на пригорок. Деревья расступились, вновь показалось небо, и крошечная, немигающая белая точка поплыла в просветленной вышине. «Что же это такое? Комета? Но где ее хвост? Звезда? Но почему так медленно и не сгорает? Да это же самый обыкновенный космический корабль, летательный аппарат», — обрадовался и осмелел пораженный Петр, будто это он сам пролетел сейчас по небу над планетой, затерянный, почти неприметный во Вселенной, плыл, радуясь, гордясь таким огромным, уютным домом землян.