Дачу унаследовала Гутя — одна она ухаживала за ними в последние их годы — и она-то ее и погубила. Приехав туда впервые после войны уже в 1948 году, она взобралась на недостроенный второй этаж, провалилась между досками пола и тяжело ушиблась. С этого началась ее болезнь — рак, от которого она скончалась в 1950 году.
Сыновья деда подросли только к самому концу уходящего XIX века и, вероятно поэтому, дед понял необходимость не просто привлечь их к своему бизнесу, как, несомненно, поступил бы раньше, но дать им высшее образование и специальность.
Дядя Леонид окончил Химико-технологический институт (учился сначала в Дармштадте, потом в Бельгии, в Льеже), а в Россию вернулся инженером, уже с женой и дочерью Женей, ровесницей нашего Дани. Жена его, моя тетя Адель, была племянницей знаменитого еврейского писателя Шолом-Алейхема. В России у них один за другим родились еще двое сыновей — Габа (Габриэль) и Лева. Последний был всего на полтора года старше меня, мы росли вместе, и в жизни моей он сыграл огромную роль.
С папой случилось по-другому: он выдержал это техническое образование в течение одного лишь года, вернулся домой и после некоторого перерыва поступил на юридический факультет Киевского университета. Ученье его тянулось долго и с большими осложнениями. Дело в том, что он еще студентом женился на девушке, происходившей из бедной местечковой семьи и учившейся на акушерских курсах. Женился, разумеется, вопреки воле родителей. Молодая семья не была принята в родительском доме, им пришлось уехать и самим зарабатывать на жизнь: отцу — уроками, матери — своим повивальным ремеслом. Стало еще труднее, когда в 1906 году родился их первенец Даня и маме пришлось отказаться от работы.
Я опускаю здесь историю их сложных взаимоотношений с родителями, возвращения в Черкассы, полной конфликтов совместной жизни с дедом и бабушкой. Важно то, что в конце концов отцу удалось окончить университет (но только в 1910 году — двадцати шести лет!). На снимке в том же старом альбоме — хорошенький адвокатик с университетским значком в петлице, а рядом фотография его патрона В.Ф. Война-Ясе-нецкого. Тогда и началась самостоятельная, все более благополучная жизнь, которую вовсе не нарушила начавшаяся спустя несколько лет мировая война. Именно об этом мама потом говорила с ностальгией: «Это было в мирное время».
Передо мной фотография с подписью папиной рукой: «Сосновка. Лето 1916 года». Два года идет разорительная и кровопролитная война. Страна чревата революцией, уже чувствуются ее подземные толчки. Но ни на самом верху, ни здесь, в южном провинциальном городе, этого не ощущают.
Занимаясь несколько лет назад документами и перепиской царской семьи, я приходила в изумление от совершенного непонимания ее членами того, что происходит в стране, и пыталась объяснить это себе их особым образом жизни, исключительной замкнутостью существования, отсутствием информации, сколько-нибудь адекватной угрожающей реальности.
Но вот передо мной другая семья — семья провинциального адвоката, живущая такой же обыкновенной жизнью, как все. И та же безмятежность, то же совершенное непонимание грозных, стоящих у порога катаклизмов.
Семья снималась в саду на даче, у входа на террасу. Папа, мама, десятилетний мальчик, маленькая дочка на коленях у молоденькой маминой сестры, живущей в доме. Мальчик чуть постарше — двухлетний племянник Лева. Сзади — прислуга. Отдых. Покой. Последнее лето трехсотлетней монархии. Эту фотографию можно назвать «Накануне».
К моменту моего рождения это была вполне процветающая семья. Зимой жили в городе, летом на даче, в Сосновке. Хотя мама давно оставила свою профессию и вообще занималась только домом и детьми, была еще и кухарка Поля и моя няня, молодая девушка Анюта. Помогать приехала и мамина младшая сестра, Бася. Даня учился в реальном училище.
И отец, и дядя Леонид, помимо своих профессиональных дел, были общественно-активными людьми. В последние перед войной годы они вместе издавали газету «Черкасские отклики», не имевшую вполне.
Определенной партийной окраски, но по своему общему направлению еволиберальную. Ею все более профессионально занимался дядя Лео-н\и, впоследствии на всю жизнь ставший журналистом. Отец мой писал [газеты литературные и театральные рецензии и обзоры.
Родителей их уже не было в живых (мой двоюродный брат Лева, родившийся в 1914 году, носил имя покойного деда; меня, как сказано выше, назвали по имени незадолго перед этим скончавшейся бабушки). Попытавшись было после смерти родителей продолжить их дело, дядя Леонид вскоре отказался от этого, и наступившая новая эпоха, в сущности, уже не нанесла его семье серьезного материального ущерба.