Будущее свое мы с Павликом тогда рисовали себе однозначно: наука и только наука. И подальше от тех проблем, где нужно работать на официальные требования. Разумеется, главные сложности такого рода ожидали меня — но избранная мною специальность как будто бы достаточно надежно защищала. А в естественные науки власть тогда еще не вмешивалась, и нам не могло даже прийти в голову, что случится потом, например, с биологией и что едва не случилось с физикой. Не случайно любимыми тогда нашими книгами были роман Каверина «Исполнение желаний», в центре сюжета которого был научный подвиг — расшифровка зашифрованной Пушкиным 10-й главы «Евгения Онегина», и только что изданный в русском переводе роман Синклера Льюиса «Эроусмит» о судьбе молодого ученого.
Лихорадочная предвоенная пора кончилась внезапным и сильным потрясением. В сущности, именно с него для нас в каком-то смысле кончилась прежняя жизнь и началась совсем иная. Это так примерно, как для всех нас психологически XX век начинается не в 1901 году, а в 1914-м.
2 мая 1941 года по случаю праздника у нас собрались университетские друзья. Со времени окончания университета прошел уже почти год, нас разбросало по разным местам, мы почти не виделись, а тут захотелось собраться. Пришли даже Алена и Ося со своим двухмесячным ребенком. Родителей мы куда-то спровадили, детей уложили спать за загородкой, а сами предались радостному общению и выпивке.
Не знаю, почему, но водку мы тогда почти не пили. В ходу были грузинские вина. Но в этот вечер кто-то принес бутылку водки, и где-то в середине застолья ее откупорили и выпили.
Среди нас была первая красавица нашего курса Дина Кунина. В те времена не слыхали еще о конкурсах красоты, но если бы они проводились, то Дина несомненно завоевала бы титул «Мисс» не только нашего курса, но и всего истфака.
Это была девушка того восточного типа, о котором нельзя с уверенностью сказать, еврейский ли он или арабский. Но семитский — это точно. Сошедшая прямо с фаюмского портрета, но живая, веселая, с обжигающим взглядом. При всем том ей почему-то не везло Е личной жизни. И сейчас, когда мы все уже переженились, завели детей, она была одна.
После окончания университета ее распределили в ТАСС, и теперь она весело рассказывала за столом, как к ней клеятся ее тамошние начальники и как она их, толстопузых и семейных, отшивает. Все смеялись. И вдруг, после очередного тоста и очередной рюмки водки, она вдруг побледнела и упала со стула. Мы решили — перепила. Но она не двигалась, и мы испугались. Бросились вызывать скорую помощь, а пока ждали, пытались привести ее в чувство. Ничего не помогало, не удавалось даже нащупать пульс.
Приехавшая пожилая докторша могла только констатировать смерть и, не уезжая, вызвала милицию. Явились два милиционера, переписали нас, ошеломленно толпившихся вокруг Дины (паспортов почти ни у кого с собой не было, но мы подтверждали личности друг друга). Перелили в пузырек ее недопитую рюмку, взяли еду с ее тарелки и ушли. Уехала и карета скорой помощи, увозя нашу подругу. Надо было звонить ее родителям. Не расходясь, ждали утра. Дина была единственной и поздней дочерью немолодых родителей.
Утром решили не звонить, а ехать к ним. Поехал Павлик и, вернувшись, рассказал, что родители давно знали об ее роковой болезни сердца. Врачи говорили им, что срок жизни Дины — дело случая: может прожить долго, но может и умереть в любую минуту. Вскрытие это подтвердило.
Вскоре вслед за Диной умер ее отец, не переживший утраты, и мы все вместе его хоронили, как и Дину. Под знаком их смертей прошли май и июнь. Сразу после этих похорон началась война.
ВОИНА. Эвакуация
Сложная моя жизнь зимы 1940/1941 годов сказалась на моем здоровье. Грипп, которым я заболела к весне, перешел в воспаление легких, и после него я никак не могла оправиться. Родители заставили меня пройти серьезное обследование, мне поставили диагноз — туберкулез легких и посоветовали срочно ехать на юг. Мы долго не могли принять решения: при таком диагнозе я не могла взять с собой ребенка, а ехать и одновременно снять дачу для него и уже тяжело болевшей мамы — таких денег у нас не было. Наконец, решили погодить с Крымом, а дачу все же снять. Но размышления тянулись долго, уже июнь перевалил за середину и дачи успели разобрать. Знакомые свели нас с каким-то человеком, который не жил на своей даче, сдавал ее недорого и назначил нам свидание там рано утром в ближайшее воскресенье.
Воскресенье это было 22 июня.
Мы с Павликом выехали очень рано в почти пустой электричке (хозяин предупреждал, чтобы мы приехали с раннего утра, так как он должен потом вернуться в город), долго искали нужный нам дом и очень удивились, найдя его запертым. Мы подождали час — полтора, сидя на бревнах, и, поняв, что у хозяина случилось что-то непредвиденное, побрели обратно к станции.