Четыре немолодые уже дамы составляли основной костяк группы обработки. Раньше всех, еще в 1930 году, попала в Отдел рукописей Вера Михайловна Федорова. В то время только она и Елизавета Николаевна описывали архивные материалы. Она была как бы первой воспитанницей Е.Н., бесконечно ей преданной. Вера Михайловна училась в Литературном институте, которым руководил Валерий Брюсов, получила таким образом неплохое образование и, придя в отдел, занималась преимущественно Серебряным веком — описывала большой архив Вячеслава Иванова, бумаги многих других людей этого круга. Но, лишенная литературного и исследовательского дара, она так и не сумела внести серьезный вклад в научно-публикаторскую работу отдела. Она участвовала лишь в кратком описании новых поступлений для разных выпусков «Записок Отдела рукописей», до войны опубликовала несколько писем Э.Г. Толля к Г.С. Батенькову, а самой большой ее работой стал второй том «Описания рукописей В.Г. Короленко», который был ей поручен после кончины Р.П. Материной. Мне же пришлось взять на себя редакцию этого тома, вышедшего в 1961 году, и не хочется даже вспоминать, как тяжело он мне достался.
В результате научный ее авторитет в нашем коллективе не был высок, и это очень ее обижало.
Вера Михайловна одна из всех четырех старых сотрудниц имела семью: мужа и дочь Наташу, ровесницу моего Юры. На детях мы с ней и сходились в те первые годы — вместе водили их в кино, театр, на елки. Но в остальном у нас было мало общего.
Раиса Павловна Материна, тоже филолог по образованию, была человеком замкнутым, сумрачным, как будто заведомо обиженным на весь мир, но работником первоклассным. До войны она занималась Некрасовым, публиковала в «Записках» его неизданные рукописи и переписку, подготовила каталог для издававшейся отделом серии каталогов рукописей писателей-классиков. Ей принадлежало и описание автографов И.С. Тургенева в фондах отдела. В то время, когда я приступила к работе, она заканчивала начатый до войны каталог рукописей Белинского, а потом переключилась на документальное наследие Короленко. В первом же послевоенном (11-м по общему счету) выпуске «Записок» она напечатала обзор архива писателя и тогда же подготовила к печати первый том «Описания» его рукописей (1950).
За годы совместной работы я не могу припомнить ни одного разговора с ней, выходившего за пределы чисто профессиональных дел. Такой она была человек. Умерла рано, в середине 50-х годов.
Самой примечательной издам, трудившихся под началом Е.Н. Коншиной, была Анна Вагановна Аскарянц. Революция покалечила ее судьбу, не дав ей завершить высшее образование. С незаконченным высшим она и маялась целые годы, пока не попала в создававшийся В.Д. Бонч-Бруевичем Литературный музей. Здесь-то обнаружилось истинное ее призвание: она оказалась прекрасным археографом и палеографом. Не было рукописи или почерка, который не смогла бы уверенно прочесть Анна Вагановна. Обладая при этом добросовестностью, граничащей с маниакальностью, она без конца проверяла и перепроверяла себя, пока не приходила к совершенно неопровержимым выводам. Поэтому ее участие в довоенных изданиях Литературного музея было незаменимым.
В нашем отделе она оказалась также еще до войны и здесь продолжила работу по тематике, и прежде для нее главной, — Герцен и Огарев., Вместе с Я.З. Черняком она опубликовала в «Записках» записные книж-i ки Огарева, впервые восстановив последовательность их текста. В уп о-( минавшейся серии каталогов ей принадлежали описания рукописей i Герцена и Огарева, ставшие эталоном изданий такого рода. Постепенно, и в нашем отделе и вне его она стала главным авторитетом в области текстологии, и в этом качестве ее привлекали к самым разнообразным делам (архив художника А.А. Иванова, сборник «Декабристы. Новые материалы» и др.). Именно она подготовила к печати текст двух первых томов четырехтомного дневника Д.А. Милютина, изданного П.А. За-йончковским и ставшего основой его докторской диссертации. Работавшие над следующими томами сотрудники уже следовали заданному ею уровню текстологической подготовки. Требовательность ее при подобной работе достигала немыслимых высот — и, несмотря на это, она была всеобщей любимицей.
Дело в том, что за пределами своих профессиональных занятий Анна Вагановна была почти ребенком — милым, доброжелательным и наивным человеком, с душой, всегда открытой к дружбе и привязанности. Личная жизнь у нее не сложилась, она жила с такой же доброй и милой старушкой-матерью, а главной семейной привязанностью был племянник Вартанчик. Избалованный матерью и теткой, он, став взрослым, был крайне неблагополучным человеком, вечно попадал в какие-то неприятные истории, и Анна Вагановна должна была без конца его выручать.