Фантастически организованная и целеустремленная за своим письменным столом, в остальном она была в такой же степени неприспособленной и неорганизованной. Жили они на Знаменке (тогда улице Фрунзе), в двух шагах от библиотеки, и тем не менее именно Анна Вагановна чаще всех опаздывала на работу — в те годы дело нешуточное. Дисциплина была железно-бессмысленная: у каждого входа в библиотеку стояли контрольные часы, в которые сотрудник вставлял свою личную карточку, и они выбивали на ней время прихода и ухода. Опоздания влекли за собой не только неприятные объяснения во всемогущей тогда инстанции — отделе кадров, но и санкции в виде лишения талонов на те или иные блага. Петр Андреевич добивался, чтобы такие казусы возникали как можно реже.
Анна Вагановна, с ее бесхитростным неумением себя защитить, боялась кадровиков как огня. И, однако, именно она подлетала бегом, задыхаясь, в последнюю минуту до половины девятого к контрольным часам, а «отбившись», как мы говорили, и войдя в гардеробную, должна была долго приходить в себя. Был даже случай, когда, сняв пальто, она обнаружила, что второпях забыла надеть юбку, и пришлось потихоньку выпускать ее через проходную — чтобы она могла сбегать домой одеться. Я умоляла ее выходить из дома на 10–15 минут раньше и не подвергать такой нагрузке сердце, она всякий раз обещала, но все повторялось снова и снова.
На Елизавету Николаевну она просто молилась, и между ней и другой старинной нашей сотрудницей Н.К. Швабе постоянно шла глухая борьба за расположение своего кумира.
Анна Вагановна поздно ушла на пенсию, долго жила и скончалась в глубокой старости. Я всегда вспоминаю ее не просто с теплым чувством, но и с чувством, окрашенным тем юмором, под знаком которого она неизменно шла по своей нелегкой жизни.
Нина Константиновна Швабе была по-своему тоже очень привлекательным человеком. Я так и не знаю начала ее биографии, ее происхождения и образования, знаю только, что до войны она, как и многие, кому не удалось получить диплом о высшем образовании, меняла места работы и в первой половине 30-х годов работала в Институте курортологии — вместе с моей мамой. Поэтому предполагаю, что среднее медицинское образование она имела. Но потом она попала в Ленинскую библиотеку и еще до войны стала помогать Елизавете Николаевне готовить к печати «Краткий указатель архивных фондов Отдела рукописей». Этим она, конечно, всегда гордилась. Вообще же у Нины Константиновны не было одной избранной тематики. Она постоянно описывала новые поступления, обрабатывала самые разнообразные архивы, но опубликовала, по-моему, лишь один обзор — архива Ф.В. Чижова и, вслед за Анной Вагановной, готовила к печати текст третьего тома дневника Милютина.
Человек она была веселый, добрый, комически-сентиментальный и чем-то всегда напоминала мне молодую Нечкину, какой та читала нам лекции на первом курсе. Маленькая, пухленькая, розовенькая, неосознанно-кокетливая, она, вероятно, когда-то имела успех у мужчин — да и теперь еще очень любила мужское общество. Она была замужем, но не имела детей. Мужа своего, Владимира Николаевича, обожала и носилась с ним, как с ребенком. Придя на работу, усевшись за свой стол, отдышавшись и попудрившись (кокетливый взгляд в зеркальце: в фильме Рязанова «Служебный роман» именно так ведут себя пришедшие на работу женщины, и я сразу вспомнила'бедную Нину Константиновну!), она тут же принималась звонить мужу, и весь Толстовский кабинет, сдерживая смех, слушал ее радостный лепет («Володенька, как ты себя чувствуешь, солнышко? Володенька, ты хорошо позавтракал? Да, я тебя целую. Очень нежно! Да, моя радость. До вечера!»). Но, разумеется, этим не кончалось, и столь же нежные переговоры повторялись днем. После. кончины мужа, умершего от рака, она пылко привязалась к лечившему его (а впоследствии и ее) хирургу в Институте Склифосовского, и это чувство скрасило ее последние годы. Ей просто необходимо было всегда испытывать нечто подобное.
Две молодые женщины в архивной группе — Ира Козьменко, учившаяся на истфаке двумя курсами младше меня, и Леля Ошанина, старше меня лет на пять, — были существами прямо противоположными. Ира, казалось, была рождена, чтобы остаться старой девой, и при этом не сближалась ни с кем, занятая собой и своими жизненными успехами. Проработав вместе с ней несколько лет, я, в сущности, мало ее знала. Потом она ушла из отдела на преподавательскую работу.