Он надвигает шапку и выходит из радиорубки.
Демидов почувствовал первый толчок ровно в полночь. «Аэгна» налетела кормой на камень. Ее подбросило, протащило днищем по грунту и стало бить бортом. Все произошло в одно мгновение. Демидов медленно перевел ручку телеграфа на «стоп». Теперь, когда потеряны оба якоря и судно сидит на камнях, машина уже не нужна.
— Осмотреть трюм! — кричит он беспорядочно движущимся огонькам на палубе. Огоньки — это фонари в руках матросов. Они собираются к середине судна. Демидов жадно ловит звуки, стараясь по ним определить, что происходит впереди. Он слышит грохот уключин, злые окрики боцмана, тяжелую божбу матросов. Он слышит зловещий скрип досок обшивки, стоны и бормотание радиста, сломленного морем. Только рев ветра проходит мимо его сознания. Демидов не слышит ветра. «Аэгна» стучит днищем о камни каждый раз, когда ее подбрасывает волна. Демидов уже вошел в ритм ударов, и перед толчком все его тело напрягается, как бы готовясь к прыжку, а сердце останавливается, будто ждет удара о камень, после которого оно или разорвется, или снова начнет лихорадочно биться. После удара Демидов расслабляет мускулы и несколько секунд, которые отпускает ему неумолимый ритм моря, смотрит во тьму невидящими и осыпаемыми водяной пылью глазами. В эти секунды он рычит зверем от обиды за бессилие человека перед слепой силой стихии. Пятнадцать человек, работая без минуты отдыха, могут только ненадолго отсрочить гибель судна и свою гибель. Здесь невозможно даже спастись на шлюпках. Их немедленно расколотит о камни вместе с людьми. Единственный шанс на спасение — спасение судна. Впрочем, это старый закон моря...
На мостик забирается боцман.
— Капитан, на тридцатом шпангоуте лопнула обшивка, — кричит боцман. — Мы ее кое-как подкрепили и заткнули щели ветошью. Еще такой удар — и все полетит к чертям!
«И так уже полетело все к чертям», — думает Демидов.
— Как там спасатель? Все еще чешется?
— Вышел! — кричит Демидов в ухо боцману. — Только это — обезьянский труд. Ему не подойти. Он здесь сядет!
— Капитан! — кричит боцман. — Затопи трюм!
Еще удар потрясает судно. Капитан и боцман хватаются за поручни.
— Затопи трюм! — повторяет боцман. — Сядем на камни, и нас не будет так колотить!
— Уже думал! — кричит Демидов. — А если тут яма? Утонем сразу!
— Сразу — лучше! — кричит боцман и долго в полный голос ругает ветер, его бабушку, мать и шестнадцать колен потомства.
— Зови механика! — кричит Демидов, напрягаясь при очередном ударе. — Но если утопим людей... — Он подносит кулак к носу боцмана.
— Все равно нехорошо! — орет боцман и скатывается с мостика.
Не оборачиваясь, Демидов чувствует, что сзади подошел механик.
— Будем притапливаться, — говорит Демидов. — Сейчас я уберу людей из трюма, а ты открывай кингстоны на оба борта.
— Ты в уме, капитан? — громко интересуется механик. Ветер срывает с него фуражку и уносит в темноту. Механик хватается за голову. — Хорошая была фуражка, — говорит он.
— Не будешь форсить в следующий раз. Шапку надо надевать в такую погоду. Открывай кингстоны. Сядем на камни и переждем ветер. А там нас снимет Каховский.
— Думаешь, поможет? А ты все взвесил?
У механика — высшее образование.
— Какое твое собачье дело, о чем я думаю! — орет Демидов. — Открывай кингстоны!
Слышно, как трещит обшивка. Или это только кажется? Разве услышишь что при таком ветре?
Через три минуты «Аэгна» начинает медленно погружаться. Удары о камни становятся чаще и резче. Вдруг шхуна стремительно валится на левый борт и, проскрежетав по камням, застывает накренившись, с задранным носом. Демидов в изнеможении приваливается к поручням. Ударов больше нет.
Демидов слышит рев ветра и чувствует, как смертельно устал. Липкая одежда давит на плечи и сковывает движения. Он спускается в каюту и сдирает с себя мокрые тряпки. Без стука заходит радист. Увидев голого капитана, останавливается у двери.
— Входи. Чего принес?
— «Нептун» прошел Сарген. Запрашивает координаты.
Демидов молчит.
— Запрашивает координаты и состояние судна, — повторяет радист.
— Каховский сюда подходить не станет... Впрочем, ладно, передай, что сидим на камнях. Пеленг на Койракаллио сто шестьдесят градусов. Дистанция — миль пять. Пусть попробует, если ему не хватает приключений.
Проспав два с половиной часа и выпив полчайника крепкого до горечи чая, Август Лееман отправляется стоять вахту.
Все та же чернильная тьма. Тот же колючий снег. Только ветер стал тише. Море уже не треплет «Нептуна», как злой пацан малого щенка. Он методически кладет его по два раза в минуту на каждый борт.
Август заходит в рубку, и его слепит тусклое освещение компаса. В рубке тепло и удивительно спокойно. На ящике с ракетами сидя дремлет Каховский. Между переборкой и штурвальной тумбой статуеобразно застыл рулевой. Старпом приник к экрану радиолокатора и не замечает появления второго помощника. Август подходит к прокладочному столу, включает лампу и внимательно разглядывает карту. По ломаной линии курса, по наспех стертым резинкой радиопеленгам, по ромбам определений, которые никак не хотели ложиться по одной прямой, он мгновенно представляет картину тяжелой вахты старпома. Не видно ни одного маяка, хотя судно идет в семи милях от берега и маяков здесь много. Гулин определяет место радиопеленгатором каждые двадцать минут. Но точность радиопеленгования невелика. Он не доверяет полученным точкам и включает радиолокационную станцию. Следуют точки, полученные по расстояниям до береговых объектов. Им можно верить больше, и штурман подправляет курс. От острова Суури поворот на зюйд-вест. Здесь ошибка в полмили может поставить спасатель в положение вопиющего о помощи. Кругом камни, рифы, мелкие островки. Определения следуют через каждые пять минут. Теперь ветер дует прямо в борт.
Гулин уточняет угол дрейфа. Пять определений следуют почти подряд. Новый курс. Ветер начинает слабеть. Снова появляется дрейф, снова другой курс, снова штурман выводит судно на верную дорогу. Все это понятно Августу, хотя Гулин не сказал еще ни одного слова.
— Погодка-то вроде сдает, а? — говорит Август, подойдя к старпому.
— Семь баллов, — отзывается Михаил Васильевич. — Ветер заходит на вест. Похоже, что ему осталось жизни часа два-три. Нам везет.
— Плюньте три раза и сдавайте вахту. Дайте-ка я посмотрю, как мы чешем.
— Поглядите, а я пока подобью журнальчик, — говорит Гулин и уступает Августу место у радиолокатора.
Август наклоняется над экраном и вчитывается в картину пульсирующих пятен света. Продолговатое пятно в шести милях слева — берег. Берег отлогий, потому что края пятна размыты. Несколько маленьких пятнышек около него — прибрежные островки и камни. Точка в трех милях справа — судно. Может быть, это пограничники. Может быть, рыбак, возвращающийся из Атлантики, а может быть, и транспорт, капитан которого, болея за план, не захотел переждать шторм и теперь идет подальше от берега, чтобы не угодить на прибрежные камни. Как инженер, читая чертеж, видит машину, так штурман, глядя на экран радиолокационной станции, видит живую поверхность планеты.
— Михаил Васильевич, поглядите по карте, что у нас в пятнадцати милях немного слева?
— Берег Койракаллио. Дайте-ка... — Гулин отстраняет Августа и долго глядит на экран. — Он самый. Где-то там сидит Демидов.
— Сидит ли еще?
— Сидит. В три двадцать давал радио. Сволочные здесь места. Почаще определяйтесь. Ну, желаю.
Гулин пожимает Августу руку и выходит.
— Сколько до Койракаллио? — спрашивает Каховский, не поднимая головы.
— Четырнадцать.
— Скажете, когда будет восемь... Черт его знает, как к нему подойти, — ворчит капитан, и Август спрашивает себя: «Дремлет он или обдумывает, как подойти к Демидову?»