— Ну, что смотришь своими грустными и умными глазами? Ешь!
Пес съел все предложенное.
— Еще десерт есть! Извини, мне предлагать тебе, как мужику, конфеты как-то неловко… Но чем богаты…
Савельич протянул ладонь, на которой лежали две конфетки-сосульки, и с внезапно нахлынувшей радостью почувствовал, как горячий мокрый шершавый язык смахнул их и вдобавок лизнул уже пустую ладонь.
Растроганный старик поднял глаза к звездам и… Но картину вселенской нежности нарушало собачье чавканье и отсутствие звезд. Небо было плотно затянуто тучами, воздух загустел до предела, где-то сверкнуло и бухнуло. Первые капли дождя, редкие и крупные, ударили в землю возле ног Семена Савельевича, рыхлили ее своими шлепками. Чаще, чаще, чаще…
Начался настоящий ливень, но Семен Савельевич не двигался с места. Пес тоже. Каждый думал о своем. Или об одном и том же?
4
Шестилетнего Сеню Редькина и его младшую на два года сестренку Свету эвакуировали из города за неделю до официальной даты начала блокады. Это обстоятельство впоследствии вычеркнуло их из списков детей блокады, и, будучи уже взрослыми, они сознательно не добивались спорной справедливости.
Везли их эвакопоездом с сотней таких же ребятишек без родителей, лишь с несколькими воспитательницами срочно образованного детского дома куда-то за Урал. Другие вагоны также были переполнены беженцами: целые семьи комсостава и партработников; защищенные бронью трудовые коллективы; болезненные граждане призывного возраста; сердобольные женщины и заботливые мужчины, вспомнившие о сибирских родственниках, — все стремились перебраться подальше от войны, которая, и все понимали это, будет долгой и беспощадной. Конечно, в вагонах слышалась гармошка: «…от тайги до британских морей…» — но поток в эту самую тайгу был колоссальный.
…Первой же бомбой был поврежден паровоз. Он наехал на собственные обломки и сейчас лежал на боку вместе с тендером и первым вагоном. Остальные, с дырявыми крышами от пуль немецкого бомбардировщика, оставались на рельсах, а в середине состава один вагон выгорал изнутри.
Собственно говоря, все уже кончилось, или почти все: немецкий ас с национальной тщательностью завершал начатое. Его Ju-87 сделал эффектный разворот, лег на боевой курс и вот уже стремительной хищной птицей летел вдоль железнодорожного полотна, скользя черной тенью по рукотворному аду. Пилот нажал гашетку, и пули двумя параллельными потоками зашлепали по веткам деревьев, траве, разбросанным вещам, телам убитых и еще живых, обрывая последнюю надежду на спасение.
Смертоносный дождь приближался к маленькому Семену. Завершающая атака застала мальчика сидящим на открытом зеленом бугорке, в окружении спелой брусники. Светка была рядом, одной рукой держалась за брата, а второй ела эту самую бруснику. Семен видел цепочки шлепков, видел, как они в клочья рвут людей, и недетским умом понял, что один из них предназначен им: или для него, или для сестры, или обоим. Мальчик заплакал, снял матросскую шапочку и прикрыл ей девочку. Сейчас все кончится.
Но случилось нечто другое. Светка оттолкнулась от брата и поползла в сторону за очередной порцией ягод, прямо под пулемет немецкого Юнкерса. У Сени словно кипятком окатило барабанящее сердце, а в голове кто-то приказал: «Задержи!». Мальчишка повалился набок, поймал за ногу сестру, с силой потянул к себе. В то же мгновение в камешек на пустом месте попала обманутая пуля.
Детям повезло: самолет чиркнул по ним своей тенью и улетел, а они были живы. Лишь у Семена капельки крови проступили на детском чулочке — осколки камешка посекли.
…Семен Савельевич стряхнул наваждение. Огляделся. Черного пса рядом не было. Вместо него на земле валялись мокрые фантики от двух конфет-сосулек. Старик их поднял и положил в карман. Затем близоруко посмотрел на часы, вздохнул: на метро он безнадежно опоздал, оставался коммерческий автобус, на остановку которого он и поспешил.
Ливень кончился.
5
Народу в небольшой китайский автобус набилось много, но Семену Савельевичу уступили место. Так что он ехал с относительным комфортом, а именно сидел у окна в тесном, рассчитанном на мелких китайцев кресле с эргономикой табурета школьного урока труда. Автобус двигался рвано, приходилось цепко держаться за пластиковый поручень на спинке впереди расположенного кресла, периодически стряхивая с руки дождевые капли от капюшона качающегося пассажира. Зато в салон проникала танцевальная таджикская музыка, явно недооцененная большинством, даже несмотря на фрагментарное караоке водителя.
Два бритоголовых меломана после очередного глотка пива сделали ему замечание: