Но, перебегая, он не мог не посмотреть вслед чудной машине, тем более было на что.
В белом ореоле она мерно и солидно покачивалась на жидких рытвинах, закидывала грязью наполовину стеклянный задок с подвешенным запасным колесом, освещенную прямоугольную табличку, на которой зоркие глаза сержанта разглядели «о 211», и удивительные фонари по бокам кряжистого корпуса, ярко и бесстыже горевшие красным огнем.
«Совсем обнаглели, фрицы. Ничего не боятся», — подумал сержант и скрылся в кустарнике.
3
— Слушай, а ты давно этим делом увлекаешься?
Молодой высокий парень, одетый в неброскую старенькую куртку, тесную на широких плечах ее владельца, не застегнутую и позволяющую видеть складки объемного свитера с воротом «под горлышко», неловко разворачивал пластинку жевательной резинки. Только он задвигал массивной челюстью и собирался выкинуть скомканную обертку за окно машины, как та упала куда-то под его переднее пассажирское сиденье. Парень сделал вид, что не заметил этого.
— Этим… копательством?
— Бумажку подбери, — тихо, но твердо сказал водитель.
Парень, кряхтя, стал шарить между своими сорока пяти размерными сапогами.
«Ишь, раскомандовался, ариец хренов. Вылитый немчура: затылок бритый, сам с белобрысой челкой; глаза мутно-голубые, колючие; нос с немецкую сосиску. Одет соответствующе: зелено-коричневый камуфляж, ботинки высокие со шнуровкой. Каски не хватает, но примерял уж точно… Аккуратный. Курить в машине запретил… Заплатит ли тоже аккуратно, как обещал?»
— Выбросил?.. Вообще-то, за это копательство по голове не гладят, и помолчать бы мне надо… Скучно, ночь, дорога дрянь…
Я из «крутых», но одиночка. Иногда беру напарника, вот как тебя, землицы покидать. Но чаще сам, потому как делиться не люблю. Увлечение, спрашиваешь. Нет, это страсть. В детстве, бывало, убежим с пацанами за село на окопы, гильзы открыто на земле лежат. А то патрон попадется, в костер его… Страшно, весело, сердце из груди выскакивает… Помню бляхи, штык один и… череп. Он из каски немецкой вывалился. Все дали деру, испугались, а я вернулся.
— Значит, прибыльно? Тачка класс!
— Дурак! У меня работа престижная есть. Говорю же — страсть!!! Денежка, конечно, капает, но…
Его слова прервал грохот в багажнике.
— Вот-вот! Думаешь, там только лопаты бряцают? Вложиться надо, и отдача будет.
— Точно будет?
— Будет, будет… Не мешай! Родина расслабляться не позволяет. Дорога аховая, для тракторов, только трактористы нынче и те стали в городе менеджерами… Еще мост этот!
Машина шла вдоль поля. Белый свет фар выхватывал на обочине валуны, бугры. Что находилось там, в темноте, было не видно, но ясно, что не сжатое поле Левитана. На дороге же тени от рытвин пугали своей контрастной глубиной.
— Здесь, в селе, никто не живет уже давно. Дома пустуют, обветшали… Прабабка моя, кремень, до последнего держалась, единственный жилой дом, а помню, изб под пятьдесят было… Правда, еще один фермер-любитель пытался что-то возродить, отстроить. Мыкался-мыкался, а потом исчез: то ли плюнул на все, то ли убили… Так вот, прабабка… Я ее про войну вопросами доставал. Она отмалчивалась, говорила: «Отстань, злодень, не помню»… «Не помню», а ведь ей четырнадцать, что ли, было. Но про один бой не утаила. По ее словам, партизаны тут у фермы… После расскажу. Сейчас — мост!
Название что мост. Перил нет, а высоко ведь. Дощатый настил только для колес, посередине лежат шпалы просмоленные. Заплаты, гвозди…
Водитель засунул руку под камуфляж, достал что-то, поцеловал, зашевелил губами…
«Надеюсь, он не рыцарский железный крест там целует», — подумал второй.
Машина медленно переползла на противоположный берег, без происшествий. Обрадованные, они даже включили автомагнитолу. По салону разлился густой регги.
«Водить он умеет! А может, нечистая сила с ним в сговоре! Место подходящее…»
— Стой! Там человек с автоматом!
Массивный пассажир всем телом повалился на водителя, схватился за рулевое колесо. Внедорожник, клюнув передней лебедкой, остановился.