В тусклом свете фонаря виднелись чистые отштукатуренные стены, ровный пол, в углу низкий стоптанный ботинок, без шнурка, без каблука, с подошвой, загибающейся на нос, да обрывки плотной бумаги с крупными синими буквами «KNAUF».
«Все-таки это немцы здесь что-то пытались построить, но бросили. Хозяева… Может, не до того им стало… Зад припекает… Если бы так!.. Уф-ф! Как же на воздухе хорошо, не надышусь им! Но времени мало, надо в село заглянуть».
Молодой боец быстро преодолел короткий аппендикс дороги из аккуратно уложенных бетонных плит и вышел на давешний проселок, который, дав кругаля, вплотную приблизился к заброшенному хозяйственному двору. До села было с километр, не больше.
…Разведчик долго не мог принять решение: либо обойти пост сторонкой, либо подойти и осмотреть его, благо пост был пуст и… очень необычен. Молодость и любопытство подзуживали парня: «Интересно же!» Горький опыт двух военных лет предостерегал: «Очень опасно!»
«Может, караульный отлучился в лесок да выйти не может — газетку не прихватил. Ха-ха… А я полюбопытствую пока!»
Будто огромный футбольный мяч косо резанули ножом и поставили на высокую ножку. Крыша-«мяч» какой казалась издали — прозрачной, — такой и оказалась на деле. Но не стеклянной. И не гладкой. Боец провел ногтем по мелким волнам внутренней стороны, словно по стиральной доске, — звук громкий, отвратительный, неестественный…
Ножка в виде стальной трубы уходила в каменную плиту. Это было малоинтересно. Но то, что висело на уровне глаз…
Собственно, наличие у прибора с необычно плавной формой почти обычной телефонной трубки и делало странное сооружение в целом похожим на караульный пост. А на хрена еще как не для этого на околице села нужен телефонный аппарат явно военного образца? Без монетоприемника (есть какая-то щель, но слишком широкая), без надписей (остаток изображения снятой трубки не в счет), без диска набора номера (понятно, что на том конце единственный абонент — какой-нибудь Ганс на дежурстве). Однако цифры от 0 до 9 на пупырчатых кружках есть, а буквы отсутствуют.
«Уверен, просто подниму с рычага трубу и услышу лай немецкий».
Но раздался только длинный гудок…
Аппарат чего-то ждал от паренька, и тому вдруг почудилось, что стоит он в будке телефона-автомата на проспекте 25-го Октября, в солнечных стеклах которой отражаются проносящиеся трамваи, спешащие люди, а небольшая очередь молчаливо поторапливает его выразительными взглядами… Наваждение было так сильно, что рука сама полезла в карман за пятнадцатикопеечной монетой… Но нащупала не летние брюки и тенниску, а лишь старый ватник…
Боец очнулся, усмехнулся горько, медленно повесил трубку. А затем открыто, презирая необходимость таиться на своей земле, вошел в село. Вот и первый дом…
Дом был первым и единственно видимым: сразу за ним широкой дугой от края до края возвышалась знакомая стена белого тумана.
«Здрасьте, давно не встречались! Ну, эта парилка мне уже не страшна! Нырну и вынырну!» — подумал сержант, двигаясь к молочной пелене и не обращая внимания на знакомую картину военного времени: поломанный замшелый штакетник, темный силуэт полуразрушенного дома, амбар без ворот, унылый «журавль» колодца… Сапоги вдруг заскользили на раскатившихся по дороге яблоках, уже подгнивших, попа́давших в свой срок, без надежды быть собранными с одинокой яблони, которая разрослась и вытянула голые ветви за забор к случайному прохожему.
«Вот только яблочко выберу… Зайти, что ли?.. Эвоно как колхознички-то жили!»
Дорожку от отсутствующей калитки к дому, выложенную гладкой с чередующимся серым и бурым цветом плиткой, обрамляли густые кусты с высохшими ягодами. Ветки противоположных кустов иногда переплетались, так что сержанту стоило немалых усилий продвигаться вперед, разрывая их и осыпая мелкие листья. За кустами угадывались дугообразные ребра конструкций, вырастающих прямо из земли, на которых колыхались обрывки шуршащей серой материи. Конструкции шли ровными рядами. Дальше — оголенная поляна, довольно большая, с трех сторон к которой примыкали хозяйственные постройки разной высоты и назначения. А жилой дом, его с сараем не спутаешь, стоял чуть в стороне, посреди нескольких невысоких сосен. Подойдя к ним мимо пары–тройки вкопанных в землю разноцветных автомобильных шин, солдат первым делом увидел грязную сетку гамака, одним концом зацепленную за крюк на стволе дерева. Рядом? на другой сосне, выше роста человека был прибит щит и железное кольцо.
Ни щит, ни кольцо непонятного предназначения его не тронули, а вот гамак… От сиротской жалости к нему, от вида прерванной мирной жизни, потери незамысловатого счастья совершенно незнакомых ему людей комок из слез и гнева застрял у бойца в горле. Как это могло произойти? Война — сука…