— Ничего подобного не произошло бы, если бы ты не выстрелил в Лу, — сказал я.
Джекоб поднял голову, и я с ужасом увидел, что он плачет. Слезы ручьями текли по его щекам, и зрелище это наполнило меня сожалением и раскаянием: не надо было говорить с ним так резко.
— Я спасал тебя, — проговорил он срывающимся голосом и отвернулся, пряча от меня лицо.
— Не надо так, Джекоб. Пожалуйста.
Он промолчал. Плечи его сотрясались от беззвучных рыданий. Одной рукой он прикрывал глаза. Другая, в которой были зажаты очки, лежала поверх ботинок Сонни, на колене.
— Сейчас не время расслабляться. Нам еще предстоят беседы с полицией, репортерами…
— Я в порядке, — на одном дыхании выпалил он.
— Мы должны быть максимально собранны.
— Это просто… — начал было Джекоб, но не нашел подходящих слов, чтобы закончить фразу. — Я убил Лу, — всхлипнул он.
Я пристально посмотрел на него. Джекоб начинал меня беспокоить. Я уже живо представил себе, как, в случае малейшей оплошности одного из нас, все выплывет наружу.
— Нужно идти, Джекоб. — Я встал. — Мы должны вызвать полицию.
Он глубоко вздохнул, задержал на мгновение дыхание, потом надел очки и с трудом поднялся. Лицо его было мокрым от слез, подбородок дрожал. Я взял у него парку и ботинки Сонни и отнес их в прихожую, в стенной шкаф.
Гостиная лежала в руинах. Кофейный столик рассыпался, телевизор взорвался. Из дыр в кушетке вылезли огромные пушистые, белые лохмотья, похожие на нарисованные детской рукой облака.
Джекоб забыл свое ружье в ванной, так что мне пришлось вернуться за ним. Брат ходил за мной по пятам, как верный пес. Он опять начал плакать, и от этих жалобных всхлипываний у меня сводило живот и кружилась голова, так что возникало ощущение, будто я падаю с верхнего этажа.
Я открыл входную дверь.
— Иди к машине, — сказал я. — Вызывай полицию по радио.
— Полицию? — словно издалека, донесся его голос. Я поежился. По взмокшей от пота спине пробежал озноб. Я застегнул куртку. Как и перчатки, она тоже пропахла порохом.
— Ты должен притвориться, что сильно напуган, — пояснил я. — Как будто ты увидел, как я выстрелил в Лу, и вместо того, чтобы бежать в дом, бросился обратно к машине.
Джекоб, обмякший и безвольный, опять уставился на тело Лу.
— Не вдавайся в подробности, просто скажи, что слышал стрельбу. Попроси прислать «скорую» и на этом разговор заканчивай.
Он кивнул, но не двинулся с места. Слезы по-прежнему сочились из его глаз, струились по щекам, падали на перед куртки, и ткань постепенно становилась темной.
— Джекоб, — позвал я брата.
Он вскинул голову и взглянул на меня. Потом медленно вытер щеку тыльной стороной ладони.
— Отныне нам надо быть предельно осторожными. Мы должны как следует подумать, прежде чем что-то сказать или что-то сделать.
Джекоб опять кивнул, сделав еще один глубокий вдох.
— Я в порядке, — сказал он. И вышел за дверь.
Когда он уже спускался с крыльца, я окликнул его. Я остановился в дверях — на том самом месте, где стоял Лу, когда в него выстрелил Джекоб.
— Не забудь свое ружье.
Я протянул его брату, тот нехотя взял его из моих рук. Я вдруг подумал о том, что до сих пор стою над пропастью. И, чтобы переступить через нее, мне придется сделать последний, четвертый шаг.
Глядя вслед неуклюже ковыляющему по скользкой дорожке Джекобу, я притянул к себе ружье и щелкнул затвором, загоняя в ствол последний патрон.
Как брату я простил Джекобу и то, что он разболтал Лу про Педерсона, и то, что солгал мне насчет Сонни, сидевшего в машине, но простить ему слабость я не мог. Сейчас я воочию убедился в том, что слабость эта, пожалуй, пострашнее жадности и тупости Лу. Мне было ясно, что Джекоб, начни его допрашивать сегодня ночью, непременно сломается; он признается и выдаст меня. Доверять ему я больше не мог.
Я окликнул его. Перипетии сегодняшнего вечера измотали меня до предела, и это в какой-то мере облегчало мою задачу.
— Джекоб, — снова крикнул я негромко.
Он обернулся. Я стоял в дверях, целясь в него из ружья Лу.
Ему хватило мгновения, чтобы осознать, что происходит.
— Извини, — сказал я.
Растерянный, он склонил голову набок, став похожим на гигантского попугая.
— Я не собирался этого делать, но вынужден.
Он словно окаменел. Смысл моих слов дошел до него не сразу.
— Я никому не проговорюсь, Хэнк, — пробормотал он.
Я покачал головой.
— Ты сломаешься, Джекоб. Я это знаю. Ты не можешь жить с сознанием столь тяжкого греха.