Кроме меня, понятно. Я-то твердо знал, кто я такой.
На пятый день с самого утра челядь забегала, как ошпаренная. Яснее ясного: ожидался приезд начальства. Наверное, оно решило, что прогрессивная терапия уже довела меня до кондиции, при которой беседовать со мной имеет смысл. Того же мнения придерживался и я — надоело предаваться не очень-то конструктивным размышлениям. Этим я мог бы заняться и в колонии.
Только мне и не хватало зачахнуть от безделья и остаться в памяти людей каким-то, прости господи, бароном Тахоахоа. Дело мне дайте, дело!
Я ожидал давешних клоунов в масках и плащах, а явилась дряхлая старушенция. Она помещалась в инвалидной коляске на колесиках, снабженной также лапками для преодоления ступенек и неровностей рельефа. В данный момент лапки были поджаты за ненадобностью. Впрочем, не нашлось работы и колесам: ливрейные слуги бережно внесли коляску со старухой на руках, словно величайшую драгоценность. По-моему, они даже не дышали. Разодетый в пух и прах мажордом нараспев произнес торжественным оперным баритоном: «Ее светлость герцогиня Таврическая!» — и удалился, пятясь по-рачьи. Филигранно поставив коляску на пол, челядь также включила реверс и с низкими поклонами засеменила задом наперед. Старушка была, по-видимому, строгих правил и с вассалами не миндальничала. Я вспомнил чей-то давний совет: если не держать дворян в ежовых рукавицах, они позабудут всякое приличие. Та еще публика, палец им в род не клади — откусят и еще заявят, что они тоже люди и в своем праве. Кошмар!..
Что мне было делать? Я привстал насколько смог и поклонился. Герцогиня ответила едва заметным кивком, да и то не сразу. В течение нескольких секунд она изучала меня, а я — ее. Первое впечатление: маленькая и тощая, в чем душа держится. Перенося ее, хотя бы и вместе с коляской, слуги не рисковали надорваться. Одета просто и дорого. Какой-то чепец на голове, не скрывающий седину в волосах, маленькое личико без следов косметики, безгубый рот, нос крючком, а морщин немного — видимо, пожилая леди долгое время молодилась и выглядела как фарфоровая, а потом бросила. Похоже, еще не совсем выжила из ума. Что может быть хуже старой кокетки?
Все равно я приготовился сделать скидку на дряхлость. И зря. За едва заметным кивком не последовало ни дежурной фразы «рада вас видеть, барон», ни «немедленно покиньте мои владения», ни вопросов о том, как себя чувствуют мои переломы. Она просто заявила довольно-таки скрипучим голосом:
— Теперь все ваши контакты с Братством будут осуществляться через меня либо под моим личным контролем.
Ответив поклоном, я легонько постучал себя пальцами по уху. Она поняла.
— Не беспокойтесь. То, чего вы опасаетесь, не слышит и не видит нас.
— Глушилки?
— Да, и не подумайте, что мы используем ваши изделия. У нас, не в обиду вам будь сказано, в ходу более совершенная техника. Ведь и финансовых возможностей у нас побольше. Кстати, мы на вас не в претензии за выброс глушилок на рынок. Наша продукция не предназначена для пугливых обывателей и пустоголовых модниц. Можете говорить без всякой опаски: то, что наблюдает за нами, вероятно, пребывает в уверенности, что старая любопытная карга явилась поболтать с лунным жителем от нечего делать…
— Простите, ваша светлость… вы сказали — «то»?
— Я сказала то, что сказала, — ответила она довольно резко. — Не желаю думать, что Инфос обладает душой, а значит, о нем следует говорить в среднем роде. Хотя «среда» — это «она». Но вы, разумеется, думаете о своем противнике как о мужчине, поскольку вы и сами мужчина. Бороться с женщиной или вообще непонятно с кем для вас психологически некомфортно, хотя это несомненный атавизм… Для вашего удобства я буду употреблять местоимение «он».
Я поблагодарил герцогиню вежливым поклоном.
— Еще раз прошу прощения… вы сказали — вероятно? Я имею в виду глушение.
— Ну разумеется! — Старушка заулыбалась. — Кто же в силах дать вам гарантию абсолютной приватности? Мы думаем, что наши глушилки эффективны, поскольку нет никаких намеков на то, что мы должны думать иначе. В более широком смысле: мы исходим из того, что наш противник чрезвычайно силен, но не всемогущ. Возможно, мы ошибаемся, но ведь надо принять в качестве рабочей гипотезы что-то одно из двух, иначе мы вообще не сдвинемся с места.