Держа револьвер над водой, я вошел в море по грудь. Достаточно. В тридцати шагах от меня ту же операцию проделал Жужмуйский. Из-за роста он остановился ближе к берегу, нежели я, и торчащий на берегу Сыроватка тут же запротестовал: дескать, заходящее солнце слепит графа сильнее, чем меня. Джоанна заспорила было, но тут мой противник сделал еще несколько шагов, нашел под водой какой-то бугор и злобно крикнул, что все в порядке.
Пакетики противоакульего репеллента мало-помалу растворялись вокруг нас чернильными кляксами. Повинуясь зыби, кляксы теряли форму и выпускали щупальца, как спруты.
— Стрелять по счету «три»! — сипло крикнул с берега барон. — Внимание, даю отсчет. Раз!.. Два!.. Три!
Граф выстрелил первым. Словно кто-то ужалил меня в левую скулу. Наверное, так жалит пчела — впрочем, не пробовал, не знаю. Я дернулся и на миг потерял равновесие. Наверное, это и спасло меня, поскольку следующая пуля взвизгнула совсем рядом с моим ухом. Тогда и я выстрелил. Почти не целясь.
Джоанна на берегу громко ахнула. Потом, забыв о приличествующем секунданту поведении, радостно закричала и захлопала в ладоши.
Граф Жужмуйский нырнул не потому, что был трусом, а потому, что ноги перестали его держать. А ноги перестали держать его потому, что моя пуля вошла ему точно в лоб и выбила из затылка целый фонтан.
Барон Сыроватка столкнул в воду каноэ и принялся что есть сил грести веслом с миндалевидной лопастью к пятну-спруту, над которым больше не возвышались голова и плечи графа. От потрясения барон не мог справиться с капризным судном, и оно выписывало на воде какие-то эпициклоиды. А я выронил револьвер и, не став искать его на дне, побрел к берегу, ощущая в ногах такую тяжесть, словно попал с Луны не на Землю, а минимум на Юпитер.
Что было дальше, я помню фрагментами. Труп графа был выловлен из воды и вывезен с острова еще на каком-то флаере. Не помню, как он приземлялся, но помню, как улетал. В программе новостей сообщили, что известный дуэлист граф Раймунд Жужмуйский убит на поединке бароном Тахоахоа. Туземные дворяне устроили большой праздник с песнями и танцами. Я хотел пойти, но не смог. Тогда они явились сами и увили меня благоухающей гирляндой местных цветов. Туземцы тараторили что-то насчет того, что при прежнем господине Жужмуйский не только насиловал местных красоток, но и убил какого-то дворянина, предерзостно поднявшего на него руку, и отделался пустяковым приговором. Когда они удалились, меня вырвало на цветочную гирлянду. Помню еще, как Джоанна поила меня ромом, чтобы снять — по ее словам — какой-то там синдром, а я находил забавным, что слова «ром» и «синдром» рифмуются. Наверное, к тому времени я уже здорово насосался. Ничто так не отвлекает от тягостных мыслей, как принятие внутрь достаточного количества раствора воды в этаноле.
Потом я почему-то оказался у моря: я стоял на четвереньках коленями на берегу, а ладонями в воде, и тропические звезды качались надо мною. Звезд было так много, они сияли не хуже фонарей и, казалось, предлагали себя людям — но людям они были не нужны. Мне вдруг стало смешно, и я захохотал, хотя, наверное, правильнее было бы завыть. Но я не завыл, а вдруг обнаружил себя уже в постели в объятиях Джоанны, и она, прижимаясь ко мне шептала, что восхищается мною, что всегда верила в меня, и я не знал, противно мне или приятно слушать эту очевидную лесть…
Но то, что последовало далее, было определенно приятно. Даже очень.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОППОНЕНТ
1
— Милый?
— Встаю, встаю, — сонно забормотал я и перевернулся на другой бок. — Уже проснулся.
Джоанна потянула с меня одеяло.
— Ты забыл, какой нынче день?
Третий, подумал я, выдираясь из липких ночных кошмаров. Третий день, считая от дуэли с Жужмуйским. И второй, как мы с Джоанной официально женаты.
Она шлепнула меня по спине. Тогда я сел на кровати, протер костяшками пальцев глаза и разглядел некрасивую туземку, бестолково топчущуюся в дверях с тазом воды в руках и полотенцем. Господину барону принесли умыться.