Вспомнилось: когда я был ретробиблиотекарем, мне попалась на глаза книга тысячелетней давности с цитатой из речи некоего британского парламентария: мол, как можно давать избирательные права женщинам, если три дня в месяц они не соображают, что говорят и делают? Тогда я хихикнул и забыл, а сейчас этот давно истлевший в могиле депутат всплыл в памяти. Гм, а не эти ли дни сейчас у Джоанны? Вроде нет…
Но все на свете кончается; кончились и крикливые упреки. Зато начались рыдания. Молча вынести их было труднее, и я справился с этой задачей только с помощью раствора воды в этаноле: как ни трудно мне было перемещаться после рабочего дня, я сам себе налил выдержанного шатурского виски, сам добавил три кубика льда и без посторонней помощи вернулся в кресло, умудрившись не застонать и даже не поморщиться. Безжалостная земная гравитация продолжала издеваться надо мной, я устал, я выдохся, и лучшее, что я мог сделать сейчас, это спокойно позволить выдохнуться и Джоанне. И я молчал, смакуя ядреный торфяной привкус напитка и рассматривая затейливый герб маркиза Шатурского на бутылочной этикетке.
А когда Джоанна выдохлась, перестала источать слезы и поборола икоту водой, я спросил довольно спокойно:
— Он угрожал тебе?
— Кто?
— Ты знаешь, о ком я говорю.
Она отвернулась, и я понял: да. Здесь побывал инфосолитон, он предупредил Джоанну о последствиях моего непослушания. Возможно, я опасно приблизился к черте, за которой кончается всякое терпение, но столь же возможно, что игра моего противника намного более сложна. Поди разгадай тактику этого умника!
Одно я все-таки понял: мой противник устал бить по мне наобум и начал искать болевые точки.
А Джоанна — болевая точка?
Я нашел сотню аргументов против и все-таки признал: да. Меня тянуло к ней. Я не слишком уставал от ее болтовни и привык подшучивать — чаще про себя, чем вслух — над ее неискоренимым желанием забраться повыше по аристократической лестнице. Вероятно, в мечтах она видела себя герцогиней, ослепительной и недоступной, принятой на самом верху, милостиво разрешающей кому-нибудь написать историю ее невиданного успеха, — и при всем при том она все-таки поддержала меня там, на острове… даже собиралась отправиться со мной в вечную ссылку на Луну… Как понять этих женщин?
— Что ты думаешь делать? — спросил я.
— А ты?
— Он требовал, чтобы я отступился?
— Еще как!
— А чем угрожал?
— Он убьет тебя, вот чем! — звонко крикнула Джоанна.
— Почему же до сих пор не убил? Значит, не хочет.
— Он думал, что ты умнее!
— А я дурак?
— Дурак, потому что не понимаешь: прежде он убьет меня. Ты дурак и бесчувственный кусок льда! Лунатик!
Снова полились слезы. Стиснув зубы, я решил и впрямь немного побыть ледышкой.
— Выходит, я не тот, кто тебе нужен.
— Хочешь развестись? — вскинула голову она.
— Возможно, придется. Останешься баронессой, таков закон. Остров поделим честно: мне — атолл, тебе — лагуну.
— Что-о?
— Ну шучу, шучу. Поделим поровну.
— Ты, кажется, рад? — Она даже взвизгнула.
— Ни капельки. По факту я был владельцем всей Луны — что мне какой-то атолл?
— Клоун. Я так и не поняла: что ты собираешься делать?
— То же, что делал раньше, а может, и еще что-нибудь. А ты?
— Уеду.
— Можно спросить: куда?
— На наш остров. Или куда угодно, лишь бы подальше от тебя. Денег мне хватит, вчера пришло жалованье. И ведь половина дохода с острова — моя?
— Допустим. А как же твоя работа?
— Да кому она нужна, эта бумажная археология! Обойдутся. В конце концов, я имею право на отпуск.
Я смолчал о том, что брать отпуск в первый же месяц работы — моветон. Кому нужны проповедники прописных истин?
В молчании прошло несколько минут. Я изучал завитушки на гербе маркиза Шатурского.
— Алкоголик! — в конце концов не выдержала Джоанна.
— Точно. — Я поставил бутылку на стол. — Вдобавок псих недолеченный.
— Тебя еще долечат! Если довезут до клиники живым.
Этот выпад я проигнорировал. Прошло еще несколько минут. Джоанна укладывала платья в дорожный баул, старательно избегая смотреть в мою сторону. За окном вечерело.