ГЛАВА III
НАЧАЛО ТРЕТЬЕ
ДЕВОЧКА И СЕРЫЙ ВОЛК
— Во-первых, он прикидывается не тем, что есть, — шепчет Ася своей новой приятельнице Анне Сергеевне. — И темные очки носит для этого. Я уверена, у него прекрасное зрение!
Ее глаза блестят, ей явно хочется развить тему.
Ты молодая симпатичная дурочка, думает Анна Сергеевна, как странно, что мы с тобой похожи. Считают, будто внешнее сходство говорит и о внутреннем. Впрочем, почему бы и нет? Какой я была в твои годы? Разве умнее? А теперь? Вот нравится же нам один и тот же человек. Но про тебя, Ася, мне хочется знать и помимо него. Может, журналистский интерес к другому поколению?
…Мысли Анны Сергеевны, не слишком широко видящей… Ведь человек, по сути, всегда сложнее нашего представления о нем. И так же, как мало знаем мы о нервной или эндокринной его системе, — нет, пожалуй, еще меньше способны понять то, что называется характером, с его особенностями, постоянными и непостоянными величинами, взлетами, срывами. А он, между тем, есть, неизменный в своей текучести, ускользающий от наших посягательств. И потому всякая новая дружба — что-то вроде неосознанного дознания.
И Анна Сергеевна — тоже. Ведь что-то большее, чем сходство, занимает ее в Асе.
Нет, тут Анна Сергеевна не в помощь нам. Лучше мы поглядим со стороны. На Асю — со стороны.
Вот она бежит по улице — узенькая, юркая, кренясь под тяжестью сумки. Сжалась в холодном пальтеце, застигнутая нежданным апрельским снегом.
Время, что называется, «пик», начало седьмого, народ кишмя кишит, его (то есть нас) как из тюбика выдавливают работы и службы и всасывают транспорт и магазины.
И ее выдавило и теперь будет всасывать. Вот она, вот — легкой побежкой свернула в малолюдный переулок, и цепочку следов ее заметает снег. Самое время теперь присмотреться к этим ломким движениям, обратить внимание на привычку вбирать голову в воротник, сближать плечи. Лопатки тогда диковато выступают как перед прыжком. И темные бусинки глаз — зырк, зырк по сумрачному небу над неосвещенным двором, по самому двору, пристанищу кошек и собак; выхватят его деревянный забор с соблазнительной дырой, сквозь которую (впрочем, мимо, мимо)… и здоровенный тополь, а в нем дупла; в полуметре же от земли — новые прутики-топольки, почти параллельно стволу, — такую он подставил им спину, нет, не спину, ведь не согнулся, а коленку, что ли. Как старый цирковой гимнаст.
Зырк-зырк бусинки глаз, интересны им кошачьи следы и этот тополь, хотя сама владелица полна города, городских забот и ассоциаций (к примеру, о цирке).
— Девушка, простите, вы не хотели бы сняться в фильме? Почти целый эпизод… — Это к ней обратился какой-то серьезный человек.
— Нет, нет, — испуганно, будто ее пробудили. А она уж на большой улице, и в лицо — свет от вывесок и фонарей.
— Жаль. Вы — типаж. Подумайте. Может, позвоните на студию…
— Спасибо. Извините. Мне совсем некогда. И потом… Нет, нет, благодарю вас.
Ее мысли дремлют, память блуждает далеко, а глаза видят то, что другим, может, и не нужно.
…«Дары природы» — магазин. На секунду — не из магазина — наплывает запах сосновой смолы, мха, прекрасный, непередаваемый запах земли, по которой вот-вот только что пробежал еж. Какое легкое, мгновенное переключение: будто пропали, выпали из поля зрения дома, огни, суета машин и людская сутолока. И вошли, прислушиваясь, шевеля колючими лапами, елки — темные на темном; и густая тень, что живет возле них; и пробитые под ними тропы… Скрипнула на ветру черная ольха, шероховато зазвучал на дубе пожухлый лист. И — не оторвать глаз от поросших болотной травой полян, и души не оторвать.
Как же я? Где? Что вынесло меня в этот шум и свет, на поглядение людям?
Ася встряхивает головой: ах да, магазин. «Дары природы». Бочонок с клюквой, чучела зайцев, тетеревов… Клюква была бы даром. А эти зайцы… — их взяли силой. Отняли у леса. (У нас, у н а с отняли.)
Другой магазин. Возле прилавка — очередь: дают сосиски.
— Кто последний? — хрипловато, как спросонок, спрашивает Ася.
— Я. Вы постоите? Я отойду на секунду. Я вот за этой девушкой.
Девушка оборачивается. Это — старушка. Может, так и простояла о т и д о? И эта, что отошла, — свидетельница. Ушла и оставила Асю смотреть, как потом перед ней будет прах. Бог с ними, с сосисками.
— Я пойду, бабушка.
— Иди, деточка, иди. Я скажу.
Что именно и кому она скажет?
Нет, нет, не нужны сосиски, их, собственно, только муж и любит. Да и сумка полна. Еще — в обед…