Но он помирился первым. Принес из редакции верстку своей статьи, разложил на столе в кухне, позвал Асю, постучал к Алине:
— Александра Ивановна! Я хочу почитать свою работу, если согласитесь выслушать.
— Спасибо, Владислав Николаич, с большой охотой.
Статья (ну, не совсем статья, он и сам сказал, что не умеет определить жанра) была о новом поколении людей (о детях то есть), которые не удивляются прекрасным машинам, полетам в космос.
«Дар удивления надо воспитывать!» — писал он.
И Ася не понимала: как можно заставить человека (тем более ребенка) удивиться, если ему не удивительно.
— Тебе что-то неясно, Ася? — прервал себя Коршунов.
— Нет, нет… Только я думала, что дар — это то, что подарено… от природы.
— Ну?
— А разве это можно воспитать?
— Можно, даже должно. Ну, не воспитать, а поддержать, помочь, если, этот дар есть.
— А если нет?
— Не знаю, чего ты хочешь?! Ты не следишь за ходом мысли, а выхватываешь случайное. Тебя, наверное, тоже никогда не удивлял транзистор. Я же вижу — ты ни разу не прикоснулась к нему!
Ася смутилась: в самом деле, как она может спорить с ним, судить, ведь он такой умный! А транзистор… да, верно, почему-то ей неинтересен.
Ася опять попыталась сосредоточиться, но вместо этого думала озадаченно: как это, оказывается, люди на все изобрели слова. Если, к примеру, человек помогает другим, муж вспоминает о морально-этических нормах. И еще — о научно-технической революции, о воздействии ее на духовный мир человека.
— Может, этот человек просто добрый? — спросила Ася, когда статья была дочитана.
Муж снисходительно поморщил губы:
— Я говорил о морали, о нравственности. А доброта бывает и безнравственной.
— Как это?
— Ты, Асёныш, не задумываешься над такими вещами. А вот Александра Ивановна не даст мне соврать.
Алина склонила голову:
— Д-да… Ну, не то чтобы совсем безнравственной…
— Но может порождать зло, не так ли? А разве это нравственно?
— Это когда балуют детей? — догадалась и засмеялась своей наивной догадке Ася.
— В том числе, — строго поглядел на нее Коршунов. — Помнишь, у Шварца разбойница говорит: «Детей надо баловать, тогда из них вырастают настоящие разбойники».
— Да, да! — подхватила Ася. Это все помнили, не только Алина, но даже она, Ася. А ей хотелось, чтоб ее супруг вызвал у властной старухи восхищение.
— Впрочем, я не об этом пишу, — вроде бы услышал он Аськино смятение.
— О чем же? — спросила Алина мягко, как у ребенка.
— Если требуются пояснения, — самолюбиво отозвался Коршунов, — значит, не удалось.
— Видите ли, Владислав Николаич, я, конечно, не слишком разбираюсь в журналистике, — еще мягче заметила Алина, — но у меня такое ощущение, что вы свою мысль очень уж отгородили словами.
Углы его губ пошли вниз:
— Или мне не удалось, или вы не правы. — И вдруг взывал: — Вы умудрились обратить внимание лишь на слова! А между тем… тут факты, тут идея, выводы точные! А вы!..
И он, схватив листы, ушел к себе.
Коршунов получил премию за эту статью, она вызвала отклики, разговоры. Сводил по этому поводу Асю в ресторан, а с Алиной мириться не стал. И когда Ася попросила, довольно грубо ответил:
— Для тебя она — кладезь ума, для меня — вздорная старуха. (Про Алину-то!)
Лишь много позже Ася, читая и иногда по просьбе мужа перепечатывая его статьи, поняла, что ей мешали не только слова, но и тон — тон учителя.
Когда она, все еще повинуясь своей потребности быть с ним откровенной (прежде — с бабушкой, теперь — с ним), сказала об этом, он принес ей несколько писем, где читатели восклицали:
«Вы нацеливаете нас на высокие поступки, на добро!»
«Вы верно указываете…»
«Я решила идти за Вами…»
— Поняла теперь? — спросил муж. — Ты просто не видишь меня… таким. Как говорится: нет пророка в отечестве своем.
Ася и правда не видела. Не знала. Да не был он сработан для пророка!
И все-таки — не столь велики его прегрешения, а вот почему-то отложились до времени в складке недоброй памяти. Собственно, оказалось — памяти-то две!
Одна хранила в себе дни и месяцы их согласия, его заботы, его ласковые прозвища и шутки, его умение брать на себя трудное (когда, к примеру, болела дочка — врачи, консультации, оплата услуг; или когда застопорилось с изданием книги Асиного деда, — ведь это он, ни словом не обмолвившись Алине, взялся «пробить рукопись», сделал это умело и потому быстро, да так никогда и не раскрыл старухе тайны своего вмешательства). Было и еще что-то более глубокое, переплетенное в корнях, идущее от долгой жизни рядом, от знания привычек и причуд, силы и слабости. Муж. В народе говорят — родной муж.