— Ты думай, чего папе предлагаешь! Он же сам детдомовский!
Крикунов этого не знал. Когда он шел по вызову в кабинет главного редактора, все смотрели на него как на обреченного. Главный редактор сидел за столом, бесцельно гоняя стрелку «мыши» по экрану монитора. Кивнув журналисту на стул, он некоторое время продолжал заниматься своим делом, потом, не глядя на Льва, негромко сказал:
— Ты эту тему придумал, тебе и писать, Левушка. Езжай-ка ты в Орехово, будешь писать про тамошний детдом.
Тут и гадать не приходилось, в каком детдоме главного редактора воспитывали. А Леве что? Сказано — люминий, значит, будем грузить люминий. На командировочные расходы он денег не брал. До Орехова было недалеко, а командировочные — вещь суровая: берешь чужие деньги и на время, а отдавать потом приходится свои и навсегда. В Орехово ходили электрички.
Глава вторая
Крикунову всегда было интересно, как писали журналисты, скажем, в прошлом веке. Телефона и телеграфа еще не было, статьи приходилось пересылать с почтовыми тройками, неудивительно, что новости запаздывали, в те времена, наверное, новость недельной свежести казалась животрепещущим и обжигающим фактором, способным поразить умы обывателя и повлиять на современников. Это сейчас пишущая братия соревнуется, кто кого обгонит хотя бы на полчаса. Но это в основном касается новостей. Есть темы, которые не устаревают. Вечные темы. К одной из таких тем в настоящее время и собирался прикоснуться журналист Крикунов. Все мы знаем, что наше государство — паршивый родитель. Оно только обещает, но обещания свои выполнять не торопится, а если и вспоминает о них, то, конечно же, не для того, чтобы немедленно исполнить. Чаще всего деятельность государства строится на принципах полной противоположности данным им обещаниям. Если государство говорит, что его гражданам станет скоро легче, значит, можно не сомневаться — гражданам обязательно станет легче. В одной рубашке ходить легче, чем в пиджаке. Если кошелек станет тоще, не придется горбатиться, перетаскивая продукты с рынка или вещи из магазина. Забота государства как раз и направлена именно на то, чтобы его гражданину стало легче, чтобы не надо было думать, на что именно потратить заработанные деньги. Государству деньги нужнее. Но мы государству вроде бы и не родные, у нас еще и родители есть, которые всегда поймут й по возможности помогут. А что же сказать о тех, кому государство стало отцом и матерью за неимением оных, как они чувствуют себя под надзором бдительного родительского глаза и государственной опекой? Есть такая поговорка: «У семи нянек — дитя без глазу». А если нянька одна и притом одноглазая, а детей столько, что углядеть за всеми невозможно? Как тогда воспитываются дети и воспитываются ли они вообще?
Автор не ставил целью показать бедственное положение детских домов и их воспитанников, вступающих с достижением совершеннолетия в новую для них взрослую жизнь. И так понятно, что молочные реки и кисельные берега этих воспитанников впереди не ждут, а ждет их суровая действительность, в которой обществу наплевать на каждого своего гражданина, если он не обладает влиятельными родителями или солидно весящим кошельком.
Цель привлечь к этому внимание читателей имел журналист Лев Крикунов, поэтому ему и пришлось ехать на громыхающей и бренчащей электричке в провинциальный городок, известный разве что своей шпаной и разборками на почве мелких экономических разногласий среди нарождающегося среднего класса. Наш средний класс нарождался с кастетом в одной руке и обрезом в другой. Все приходилось делать на кредиты и займы, но ведь дураку понятно, что куда проще ликвидировать кредитора, нежели возвращать ему долг да еще с набежавшими процентами.
Электричка останавливалась на каждой станции, время от времени по составу проходил оборванный мужик, который останавливался посреди вагона и зычным голосом рассказывал пассажирам свою жалостливую историю о том, как он отстал от поезда. Деньги он просил, конечно, на проезд, но застарелый неистребимый водочный перегар ясно указывал на вожделенную конечную цель его маршрута. Когда он вошел в вагон в пятый раз, Лева уже испытывал дикое желание выбросить его из электрички.
Ближе к входу сидели какие-то работяги и азартно шлепали о деревянные сиденья картами. Игра в подкидного дурака сопровождалась умеренной выпивкой, но это воспринималось даже с некоторым умилением и определенной завистью к пролетариям, которые сумели себя занять в томительной дороге.
Купленные газеты Крикунов перечитал уже через два часа и теперь сидел, тайно прислушиваясь к азартным выкрикам игроков. В вагон вошел милиционер, старательно делая вид, что не замечает нарушений. Он прошел по вагону и скрылся в тамбуре, даже не сделав работягам замечания. Попробовал бы он их сделать! Пришлось бы бедняге пешком по рельсам топать. Рабочий класс, да еще разгоряченный выпивкой, как раз после выпивки и становится пролетариатом, которому нечего терять, кроме собственных цепей. А какое основное орудие пролетариата, давно всем известно — это булыжник. В крайнем случае — кулак.
Электричка остановилась на очередной станции, потом тронулась вновь, и Крикунов увидел, что милиционер стоит на перроне, с каменным выражением юного лица выслушивая железнодорожного попрошайку. Мужик искал на седалище приключений, и судя по непреклонному холодному взгляду милиционера, он их нашел. За окном вновь поплыл лес. Белые березы тянулись вдоль железнодорожного полотна, отгороженные от него бесконечной железной изгородью. Даже странно было, что кому-то пришла в голову мысль огородить лес: бесполезная и ненужная работа, которая не редкость в Стране дураков, хотя, может, дело было совсем не в дурости, а напротив — в хитроумной изворотливости бизнесмена, сообразившего, что на этой нелепой изгороди можно хорошо заработать.
Берез росло много, а вот березового сока в последнее время уже никто не собирал. Лев сам приложил к этому определенные усилия. Одно время в Подмосковье нашелся маньяк, который из подвешенных к березам банок собранный сок выливал, но наливал туда концентрированного уксуса или соляной кислоты. После того, как трое любителей березового сока скончались в ужасных мучениях, Крикунов много писал на эту тему жутковатых статей, нагнетающих напряжение. Понятное дело, это были хорошо оплаченные статьи, за них Крикунов получил приличные деньги, а как же! Но вспоминать всю эту историю было не слишком приятно. Времена, о которых поэт писал, что «счастлив тем, что целовал я женщин, мял цветы, валялся на траве, и зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове», ушли в далекое прошлое. Сейчас порой встреча с меньшими братьями в лесу была чревата смертельной опасностью. Бродячие собаки собирались в стаи и совершали организованные и продуманные нападения на деревни, одинокий волк, встретившийся на опушке леса, вполне мог оказаться бешеным, но опаснее зверей стал случайно встреченный в лесу человек, который мог оказаться насильником, грабителем или того хуже — маньяком, как убийца Ряховский, видевший в подмосковных лесах личные охотничьи угодья.
Почему так получается: стоит в обществе произойти социальным переменам, как на поверхность кипящего мира выносит грязную пену, которая начинает считать себя сливками этого общества? Так было при царях, так происходило в революцию и в период оттепели начала шестидесятых годов, но более всего это дало о себе знать именно при буржуазно-демократической революции, совершенной бывшими коммунистическими руководителями, которым надоело есть черную икру взаперти и строго под одеялом. Вот тут пена вскипела подобно девятому валу и накатила на обывателя криминальными бригадами братков, почувствовавшими свою силу педофилами, отрядами заказных киллеров и одинокими маньяками, которые, уловив зов времени, начали тоже мечтать об объединении, а потом эти объединения отозвались Ферганой, Сумгаитом, Карабахом и Чечней. Никто не считал, сколько же крови пролилось в этот «бескровный» период и сколько еще прольется, чтобы новые нравы окончательно утвердили себя в обществе и стали его нормами. Конечно, писать об этом Крикунову хотелось, но он отлично понимал, что это печатать никто не будет. Сальную историю об оскоромившихся педофилах печатать будут. Статью о новом серийном убийце вырвут из рук, особенно если этот убийца еще и сексуальный насильник. Фельетон про проворовавшихся милиционеров опубликуют с удовольствием, а про это — не станут. «Пипл это не хавает! — отговариваются хозяева и редактора. — Пипл требует хлеба и зрелищ». Но если писать то, что не хавает пипл, то совершенно очевидно, что и сам будешь голоден.