— Я не знаю, каковы были его кошмары, — сказала она. — Знаю лишь, что для Нагорного, чья голова и без того была набита страхами — их хватило бы на всех нас, — это оказалось невыносимым.
— И как ты поступила?
— Все заменила. И интерфейс ЦАПа, и имплантаты Нагорного. Совершенно без толку — кошмары продолжались.
— Уверена, что они как-то связаны с ЦАПом?
— У меня такая версия просто в голове не укладывалась, но несколько сеансов контроля дали весьма красноречивую статистику. — Илиа закурила новую сигарету — зажгла одинокую оранжевую звездочку в космосе капитана. Находка целого блока сигарет — ее единственная радость за последние недели. — Я снова заменила всю систему, но это ничего не дало. Ему стало еще хуже. — Сделав паузу, она призналась: — И тогда я посвятила в проблему Садзаки.
— Какова была его реакция?
— Он потребовал, чтобы я перестала экспериментировать, по крайней мере до тех пор, пока мы не доберемся до орбиты Йеллоустона. Пусть Нагорный проведет несколько лет в криосне, может, — это благотворно скажется на его рассудке. Сама я могу сколько угодно возиться в ЦАПе, но Нагорного туда допускать нельзя.
— Что ж, по мне — вполне разумный совет. Ты, разумеется, его отвергла?
Вольева кивнула и поймала себя на парадоксальном чувстве: ей было приятно, что капитан догадался о ее проступке и теперь не надо выдавливать из себя признание.
— Меня ведь разбудили на год раньше других. Дали время ознакомиться с системой, велели контролировать ваше состояние. Этим я и занималась несколько месяцев. До тех пор, пока не решила разбудить Нагорного.
— Ты продолжала эксперименты?
— Да. До вчерашнего дня. — Она глубоко затянулась сигаретой.
— Не тяни из меня жилы, Илиа. Что случилось вчера?
— Нагорный бежал. — Вот! Наконец-то она высказалась. — У него случился сильный приступ, он накинулся на меня. Я защищалась, он удрал. Спрятался где-то на корабле, но где именно, не знаю.
Капитан задумался. Илиа догадывалась, о чем он размышляет. Корабль очень велик, в нем есть места, которые невозможно просканировать, поскольку датчики там давно не работают. А если беглец будет почаще менять укрытия, это еще больше затруднит поиски.
— Необходимо разыскать этого парня, — сказал капитан. — Нельзя, чтобы он гулял на свободе, когда Садзаки и другие проснутся.
— А потом что?
— Вероятно, придется его убить. Но сделать это надо аккуратно. Заморозить тело в капсуле и сказать, что так и было.
— То есть представить это как несчастный случай?
— Да.
На лице капитана, которое Илиа видела в смотровое окошко, по обыкновению ничего не отразилось. У него мимические возможности, как у мраморной статуи, подумала она.
Это было хорошее решение. Замороченная собственными проблемами, Илиа не смогла до него додуматься. До последней минуты она боялась конфронтации с Нагорным, поскольку та могла привести к его смерти, а такое развитие событий представлялось неприемлемым. Оказывается, оно вполне приемлемое, если взглянуть с правильной точки зрения.
— Спасибо, капитан, — сказала Вольева. — Вы мне очень помогли. А теперь, с вашего разрешения, я вас снова заморожу.
— Но ведь ты скоро вернешься, да? Мне приятно разговаривать с тобой, Илиа.
— Я ни за какие коврижки не пропущу нашей встречи. — Она приказала браслету снизить температуру мозга капитана на пятьдесят милликельвинов. Это отправит его назад, в дрему, в бездумное небытие. Так она считала.
Вольева в тишине докурила сигарету, а потом перевела взгляд с капитана в темный изгиб коридора. Где-то там, в корабельных недрах, ее подкарауливает Нагорный. Он затаил на нее глубокую обиду. Он болен. У него поехала крыша.
Это бешеная собака, которую надо пристрелить.
— Кажется, я знаю, что это такое, — произнес Силвест, когда последний мешавший камень кладки был удален и открылась верхняя часть грани обелиска площадью два квадратных метра.
— И что же?
— Это карта системы Дельты Павлина.
— Что-то мне подсказывает: вы уже давно знаете это.
Паскаль глядела через выпуклые очки на сложный рисунок — две группы слегка искаженных концентрических окружностей. Стереоскопически совмещенные, они должны были дать единую картину, как бы висящую в воздухе перед обсидиановым обелиском. Это были орбиты планет. Сомнений быть не могло. Солнце — Дельта Павлина — находилось, как и полагается, в центре, помеченное амарантийским иероглифом — пятиконечной звездой, что сразу же напомнило о Земле. Затем следовали четкие орбиты главных небесных тел этой системы. Ресургему был присвоен символ, означавший мир. Сомнений нет. Это не случайный набор окружностей — около главных планет изображены их спутники.