Он вдруг чрезвычайно воодушевился.
Все может вдруг чудесным образом измениться: он увидит вывеску со словом «Пифия. Компания с ограниченной ответственностью» и с изображением свернувшейся кольцом змеи. Улица Маррибел не молчала — ей было что сказать людям. Нет новому закону о гомосексуалистах! — читал Джонни. И тут же: Спасите китов! Улица кричала во весь голос, обращаясь ко всему честному народу; но Джонни она ничего не хотела даже шепнуть.
На этой улице не было просто домов, по крайней мере таких, где люди живут обычной семейной жизнью. Возможно, Бонни где-то здесь работает. Студенты, если удается, всегда где-нибудь подрабатывают. Постепенно, по мере того как Джонни осознавал, что откровений ждать не приходится, он все больше замедлял шаги. Дойдя до конца улицы Маррибел, он остановился на перекрестке, а потом прошел назад по противоположной стороне, лишь мельком взглянув на дом Софи. Мало-помалу непрерывный истерический рев машин начал его раздражать, и он, не размышляя, свернул в узкий переулок со странным названием «Тесемочный», который вывел его на берег реки. Внезапно Джонни понял, где находится... совсем рядом была школа, в которой он учился, а чуть дальше — дом, где все они жили, пока не уехали из Колвилла.
Вдоль излучины реки шла живописная дорога. Слева от Джонни еще не облетевшие ивы и тополя печально склонялись над водой. Осень осеняла своей грустной красой расположившиеся вдоль реки старинные особняки, из окон которых открывался вид на противоположный берег; там среди ив тоже вилась дорога, как две капли схожая с той, по которой он продвигался. На этой дороге царило оживленное движение.
По берегу мчались машины, а рядом яркими стрелами по темной воде неслись отражения их огней. Джонни медленно брел по узкой полосе травы меж ивами и тополями, с удивлением посматривая на торчащие из земли, словно серые локти, узловатые корни деревьев; эти места вызывали в его душе то ностальгию, то ненависть. Бывало, по этой дороге за ним с криком «Цыпа, цып-цып-цып!» гнались верзилы из старших классов, грозя свернуть шею, когда поймают. Вот за тем поворотом они его как-то раз окружили. Джонни остановился, мрачно глядя на тополь, к которому его прижали преследователи, отрезав своими телами и велосипедами путь к отступлению. Они залезли в его ранец и, вытащив оттуда фломастеры, намалевали ему толстые красные губы и длинные черные ресницы. А потом заставили танцевать. При одном воспоминании об этом ноги Джонни сами собой отбили чечетку: они тоже подспудно об этом помнили. Джонни послушно последовал их подсказке, держа книгу обеими руками, словно партнершу... степ правой, переборка левой... раз... и два... и три... пауза... четыре. «Улыбайся, Джонни! — командовала из прошлого мать. — Гляди веселей!» Он сделал несколько коротких проходов между изогнутыми локтями серых корней. На этот раз его никто не видел, кроме выскочившего с ревом из-за поворота белого фургона, который насмешливо погудел.
— Маленькое представление! — крикнул Джонни ему вслед.
Он знал, что обращается к тому, невидимому Джонни прошлых лет, который так и танцует с тех пор на этом берегу.
«Просто они хотят, чтобы на них обратили внимание», — говорила мать, помогая ему смыть нарисованные толстые красные губы и черные ресницы. Она ему сочувствовала, но считала, что скандала устраивать не стоит.
«Позвони в школу! Нельзя такое спускать! — негодовала Дженин. — Ведь при мне они его и пальцем не трогают».
Это была правда. На этот раз она, как ни странно, была на его стороне; чуть не тряслась от ярости, влетев в их скромную гостиную в колвиллском доме.
«А все этот отвратный Нев Фаулер! Я ему нравлюсь, а он мне противен. Он и Джонни задирает только затем, чтобы я его заметила. Только не выйдет! Буду просто смотреть мимо, словно его и нет».
«Ты никогда не станешь мужчиной, если не научишься сам за себя постоять», — говорил отец. В его голосе звучало не столько презрение, сколько обида, словно Джонни нарушил данное ему обещание. Джонни никогда не сомневался в том, что отец его любит, хотя это была какая-то непонятная любовь, запрещавшая ему защищать сына: он боялся, что так сын никогда не научится сам себя защищать. Казалось, будто колвиллские парни были ему ближе, чем Джонни.